кофе. Точнее, растворить, варить настроения не было. Наверно, следовало сделать это раньше, потому, что, судя по моим ощущениям, участковый как раз этого и ждал.
Телефонный аппарат обычно устанавливали на стене возле входной двери, но я настоял, чтобы провод дотянули до кабинета – так удобнее. Так что сейчас я поставил кружку на стол, тяжело опустился в кресло и взял трубку. На проводе, как и ожидалось, был взволнованный реутовский участковый. Он сходу начал рассказывать, как кто-то кого-то сначала утопил, а потом опознал, и я устало откинулся в кресле:
– Рассказывайте по порядку. Что журналисты?..
– Наши или те, которые набежали со всех сторон, как будто им там медом намазано?..
– Наши, – перебил я, массируя виски. – Илья Ильф и Евгений Петров. Они живы?
– Живы и даже не ранены, есть не считать синяков и ушибов, – отрапортовал участковый. – В рубашке родились.
Я ощутил минутное облечение. То, что я цинично отправил журналистов на встречу с Иваном Приблудным, который совершенно точно попытается расправиться с ними по указке «великого спасателя» Григория Распутина, являло собой отдельную головную боль. Впрочем, кто сказал, что будет легко?
Зато теперь, когда я знал, что на моей совести не будет лежать смерть хотя бы этих двоих, можно было спокойно глотнуть кофе и выслушать все подробности.
– Отлично. А вот теперь рассказывайте по порядку, я слушаю. В кого из них выстрелил гражданин Овчаренко?
– В Ильфа, – коротко сказал участковый – У Приблудного был «Браунинг» небольшого калибра, пуля не пробила нагрудник. Ильф упал в реку, Петров его выловил. Все в порядке, отделались парой синяков и ушибов. Илья Арнольдович наглотался воды и кашлял, к тому же врачи не исключили заброневую травма, но, может, с таким калибром и обошлось. В общем, его оставили в больнице до завтра, мало ли что. А, и еще Ильфа едва не прибило спасательным крутом, Евгений Петрович долго на этот счет возмущался…
Я прикрыл глаза и задумчиво разгладил усы. Участковый продолжал рассказывать о нападении на Ильфа и Петрова. На месте, где Петров нырнул в Яузу, схватил товарища за шкирку и выволок на набережную, я отнял от уха трубку, прислушиваясь к тихим, но вполне определенным звукам из коридора. Слишком уж долго я работал криминалистом, чтобы не обращать на такое внимание. Только времени что-то предпринять у меня уже не оставалось.
Почти все, что я успел, это глотнуть напоследок кофе и снова послушать, что рассказывает участковый.
А рассказывал Иван Федорович о том, что я все-таки выбрал не того.
– …и вот, вы представляете, Петров опознал Васильченко, – взволнованно говорил он. – Я бы ни за что не подумал, и Евгений Петрович тоже, просто дело оказалось в правильном ракурсе. На самом деле это ведь было ожидаемо, правда? Я начал вспоминать, и все сошлось! Абсолютно все!
Я вздохнул и устало прикрыл глаза. Участие Васильченко Дзержинского исключало. Железному Феликсу просто было бы не за чем в это вмешиваться.
Петров, конечно, молодец, но что ему стоило опознать Васю чуть раньше? Наверно, мне действительно следовало надеть на подозреваемых коричневые штаны и заставить их наступать ему на горло по очереди. В порядке, так сказать, следственного эксперимента.
Тихо скрипнуло второе кресло.
Я открыл глаза, только чтобы убедиться, что информация про Васильченко уже бесполезна.
– Ганс? Ганс, вы куда-то пропали!
– Да, – спокойно сказал я в трубку, и снова прикрыл глаза, разглаживая усы. – В самом деле, это было ожидаемо.
– И что теперь делать? – нервно спросил участковый. – Мы же его упустили. Представляете, он просто сел в машину и уехал. Мы и не подумали, что его надо задерживать.
– Мы тоже не подумали, – негромко сказал я. – Не волнуйтесь, вы ни в чем не виноваты. Вы просто делали свою работу. Это я был некомпетентным идиотом.
– И что теперь делать? – повторил участковый.
Кажется, в последние пять минут этот вопрос стал действительно актуальным. А у меня всегда были проблемы с запасными планами. Все, что я мог сделать, это сохранять достоинство, а не плакаться в трубку и просить извиниться за меня перед Дзержинским, даже если мне бы и хотелось.
«Я ошибался, Феликс. Ошибался».
Впрочем, у меня больше не было времени рефлексировать. Все, что я успевал, это допить кофе.
– Вы уже ничего не сделаете, – вздохнул я, и протянул руку к чашке. – Езжайте домой. Документы только ко мне в управление завезите. На стол в кабинете положите, заберу в понедельник.
– А вы не боитесь, что Васильченко…
Я поднял глаза. Экс-помощник Васильченко сидел в кресле напротив и смотрел на меня с привычным для него унылым выражением лица. Я думал, там мелькнет хоть какая-нибудь тень радости, но Вася, очевидно, испытывал от этой встречи столько же удовольствия, что я. То есть ноль.
В руках Вася держал пистолет. Я еще в коридоре услышал, как помощник снимает его с предохранителя и досылает патрон в ствол, только возможности что-то сделать у меня не было. В самом деле, не прыгать же с шестого этажа? Это была бы самая нелепая смерть в списке маньяка.
Страшно не было. Все, что я чувствовал, это легкое раздражение из-за унылой физиономии Васи и досаду из-за собственных неверных решений. Логичных, оправданных, но от этого не менее провальных.
«Я ошибался, Феликс Эдмундович».
А за ошибки нужно платить.
– Еще я Васильченко не боялся, много чести. Работайте.
С этими словами я положил трубку на рычаг. Вася закатил глаза. Все же он не позволял себе таких жестов, пока был моим помощником.
– «Парабеллум»? Это прекрасное изделие, но не с вашим образом жизни, – сказал я, разгладив усы. – Конструкция не исключает возможность случайного выстрела при частично разобранном пистолете, если в патроннике остался боевой патрон. Смотрите, не застрелитесь, когда будете чистить.
– Ганс, вы невыносимы, – вздохнул Васильченко, откидываясь в гостевом кресле. – Это что, последняя мысль, с которой вы хотите уйти на тот свет? Про пистолеты?
– Нет, про Дзержинского, – признался я. – Я хотел бы извиниться перед ним за свои подозрения. Я был не прав.
– В аду извинитесь, – предложил Вася от щедрот. – Не сомневайтесь, вы
