упадут, разобьются, да как-то само сорвалось с языка:
— А кто такой Федорчук?
Бабушка сразу:
— Был такой землемер в «Свободном Труде». В хате наспроть жил. Сам родом с Кужорки, а жинка его, — Таиска, та городская, с Майкопу. Учила её помидоры пасынковать. А что ты спросил?
— Да вот, — говорю, — дедушка перед ужином газету читал, и сильно расстроился. Я глянул, а там ничего такого. Только новый кандидат в члены Политбюро, В. В. Федорчук. Я и подумал…
— Не, это не той. Наверно однохвамилец. Той беспартийным был.
Всё, думаю, тема исчерпана. Только шагнул, а она:
— Куды это ты с чувалом наладился?
Я ей за кур, а в ответку: «такое», да «хай им грец». Забраковала, короче, бабушка мой проект. Земле, мол, «чижело» будет. «Говны» с опилками и за год не перегорят. Насчёт травы согласилась, но с оговоркой:
— Соломы у Зойки спрошу. Не найдёть — тогда. А ты бы пока кисточки приготовил. Парты красить — это тебе не воробьям дули крутить.
— Так в школе наверно выдадут.
— Выдадут, да не то. Нужно работать с таким инструментом, к какому привык.
— Ленк! — гаркнула баба Паша, раздвигая куст винограда. — Чи ты занята?
— Йду-у-у!
Это фишка такая у них: стоять в трёх шагах и аукаться, будто в лесу. А какдруг дружку найдут, хрен разберёшь, о чём говорят. Да мало ли что может справной хозяйке понадобиться? Может, курица заквохтала. Это ж надо полсотни яиц под неё подложить, чтобы зря не сидела. Да не абы каких, а свежих-пресвежих. А где их набрать сразу и столько? Только у соседей позычить…
Уединились сестрички возле колодца, что-то перетирают, а мне оно надо? Вывалил из мешка опилки со стружками — гори оно всё огнём — и вышел за двор ждать почтальонку. А её, как назло, нету и нету. Смеркаться уже начало, а люди без «Правды». Это же, блин, идеологическая диверсия! Изнервничался весь. Посижу-посижу на бревне — и на дорогу: не видать ли велосипеда с толстой сумкой на переднем багажнике?
В один из таких выходов гляжу: Витёк чимчикует. Да не просто так чимчикует, а будто бы в его ходовую дополнительные шарниры поставили. Машет клешнями. Незнающий человек может подумать, что на помощь зовёт. Поравнялся с забором и прямо с дороги:
— Ур-р-р!
А я ему из-за угла:
— Стой! Руки в гору!
Думал, хоть вздрогнет — даже не повел ухом. Тоже, наверное, приметил меня ещё издали. Обрадовался. Можно сказать, просиял:
— О! А я думаю: ты, чи не ты? Вы какие газеты выписываете?
— «Правду» и «Сельскую жизнь».
— А «Комсомолец Кубани»?
— Я же сказал: только «Правду» и «Сельскую жизнь».
— Нема, значит…
— А чё ты спросил?
— Та-а-а! Погнали, базар есть, — и, не сбавляя ход, — к баку.
Такой деловой! Даже не оглянулся. Я, как привязанный, следом за ним. Интрига, чо.
Потынялся Витёк у насыпи — не понравилась ему обстановка. Вовнутрь бака полез. Там технологическое окно сделали во время демонтажа, что-то нужное хотели достать. Резали на скорую руку.
Кромки зазубрились, оплыли железными каплями. Взрослый пацан при комплекции вряд ли рубахой рискнёт. А нам, мелюзге, в самый раз. Дымовуху испытать, взрывпакет, костёр развести и бросить в него монтажный патрон — всё сюда.
Внутри пусто, лишь на остатках фундамента две толстостенных трубы. Здоровые, в четыре руки не обхватишь.
Присели на корточки. Железо ещё не остыло, задницы запросто можно обжечь.
— Ну? — говорю.
— Щас…
Подумал-подумал Витёк, и запустил руку за пазуху. Она у него вместо карманов. Рубашку на нос натянул, смотрит что там.
— Нет, не оно…
Шифруется падла. Всё равно ведь, в итоге покажет всё. Так нет, надо ему из товарища вытянуть душу. Что же, блин, думаю, он мог принести⁈ На вешалку не похоже. А этот хмырило ещё отвернулся и что-то там пальчиками шуршит. Поднялся я на ноги:
— Ну его на фиг, душно! Давай-ка я лучше на улице подожду. Когда будет «то», свистнешь.
— Ну, на, на, читай!
Письмо! О нём-то, как раз, я, прежде всего, и подумал, но сразу отмёл этот вариант как менее вероятный, чем вешалка. Бандероль с «Республикой ШКИД» мы с Витькой отправили позавчера. Вряд ли за пару дней она долетела до Медвежьегорска и подвигла адресатку на слово. Взял я в руки тетрадный листок, смотрю: что-то не так. И почерк какой-то левый, будто бы не Наташка писала. А начало — я тебе дам! — «Здравствуйте, Виктор!» Фига се!
— Не понял, — говорю, — письмишко-то от кого?
А этот хмырило сидит гордый-прегордый:
— Читай, там дальше написано!
Глянул в конце: «С пионерским приветом, Тая». Тогда только въехал, что это та, медноволосая, попутчица с Усть-Лабы. Странное дело, были же вроде на «ты». А тут:
'Здравствуйте, Виктор!
Димка принёс «Комсомолец Кубани». Там, на второй странице, фотография с семинара. Узнала на ней вас. Вспомнила и дорогу, и мост через Лабу, и наши беседы о литературе. Рассказала подругам. Они не поверили, что я с вами знакома и что стих о школьном окне ваш друг сочинил сам, без помощи взрослых. Вот было бы здорово, если бы вы с Александром выбрали время и посетили наш город не проездом, а хотя бы на день. Передайте ему, пусть не обижается на девчат. Если они сомневаются, значит, стишок очень хороший и его обязательно надо заканчивать. Скажите ещё, что о любви к Родине пишут все со времён Александра Сергеевича Пушкина, а о любви к однокласснице, один Эдуард Асадов. Привет вам обоим от нашего Димки. С пионерским приветом, Тая'.
Ничего так девчоночка, умная, — думал я, складывая листок по линиям сгиба, чтоб поместился в конверт. — Будет теперь Витьку какая-никакая альтернатива.
—
