Я в смущении чуть не шаркнул ножкой:
– Чего уж там. Если что – обращайтесь еще!
Тверитин рассмеялся:
– Ну, уж нет! Теперь, "если что", не будет! Я это точно знаю! Все ведь меняется, неужели ты не чувствуешь?
Демонстративно понюхав воздух, ответил:
– Вроде ничем не пахнет...
Не обратив на мое ерничанье никакого внимания, собеседник продолжил:
– Ничего, почувствуешь еще! А вообще, конечно, странно: вот кто бы мне в Особлаге сказал, что начнутся такие перемены, а я буду говорить с пришельцем из будущего... Это ведь фантастика!
– А то, что бывший зэка, станет главным идеологом, это не фантастика? Вот то-то! – после чего, окинув гордо-шутливым взглядом Стаса, добавил с грузинским акцентом – Так випием же за кибернетика!
– Что?
– А – я махнул рукой – не обращай внимания. Это из одной старой комедии, которую еще не сняли.
– Да, кстати про комедии, трагедии и все такое прочее. До тебя, конечно, это доведет товарищ Колычев, но сразу предупреждаю – готовься. Я знаю насчет песен и теперь заранее говорю – относительно кинофильмов будет то же самое. Только не надо делать такие испуганные глаза – тебя к киноаппарату никто ставить не собирается. Просто, будешь надиктовывать сюжеты. Все, какие вспомнишь. И это относится не только к кинофильмам, а касается всей сферы искусства. Как советской, так и иностранной. Да и у технарей, насколько мне известно, к тебе множество вопросов опять накопилось...
Вот блин, как знал, что просто так с меня не слезут. Только увидел эту хитрую, очкастую физиономию, так и понял – приехали. Этот – не отвяжется, пока своего не добьется! Интересно только, что за вопросы ко мне со стороны ученых появились, я ведь вроде все рассказал, о чем знал и не знал? Хотя, Гусев как-то говорил, что даже во время глубокого гипноза, многое можно пропустить, просто потому, что оператор не знает какие именно вопросы задавать. А пациент может о чем-то и не вспомнить, считая это само собой разумеющимся. Вон, как с шариковой авторучкой вышло...
Я про нее, уже после всех гипнотизеров, просто в разговоре вспомнил. Хорошо, Колычев обратил внимание на мои слова. Оказывается, патенты на эти шариковые ручки уже вовсю выдавались, но сами ручки, были полным отстоем. Паста в них либо засыхала, либо вытекала, пачкая одежду. И над их усовершенствованием трудились только отдельные энтузиасты. А когда я сказал, что именно шариковая ручка является основным пишущим инструментом моего времени, то за ее доводку посадили целую лабораторию. И результат не заставил себя долго ждать – буквально через три месяца, появилась не мажущая и не засыхающая паста. СССР получил на это изобретение новый патент, и теперь шариковые ручки, активно используют авиационные штурманы и крупные партапаратчики. Правда, этих суперпопулярных новинок еще мало, но по слухам строится целый завод, с закупленными за валюту станками, так что, в ближайшем будущем, Союз их и на экспорт поставлять начнет. Да еще и с разноцветными пастами! На этой ниве даже советские частники стали рубить свою деньгу малую. То есть совсем не малую, но вот как завод построят, так и цену можно будет сразу снижать, а частникам скорее всего останется ниша по изготовлению особо эксклюзивных или подарочных авторучек.
Мда... и исходя из этого гадать, что именно от меня понадобилось технарям, можно до ишачьей пасхи. Поэтому с трудом удерживая зевок, я сказал Тверитину:
– Вот когда командование прикажет, тогда и начнешь меня третировать. А пока у нас своих дел по горло. Война-то еще идет...
– Той войны – на месяц осталось, а сейчас вся страна уже вовсю переходит на мирные рельсы. Поэтому я и говорю – готовься.
– Ладно – все-таки не удержав зевок, я передернулся всем телом – пойду готовиться. Спать осталось всего ничего, а завтра я так думаю, еще тот денек будет!
И пожав руку красноглазому от недосыпа Стасу, пошел к дежурному требовать машину.
– А теперь, главный приз – а-а-автомобиль!
Нет, разумеется, вслух никто ничего подобного не говорил, только у меня в ушах почему-то звучали именно эти слова. Причем, сказанные голосом Якубовича с соответствующими зазывно-истерическими интонациями. А все потому, что перед нами, на плацу, стояли пять поблескивающих светло-серой краской "Побед". Самых настоящих, которые я видел еще в глубоком детстве. Только здесь это были не побитые временем и дорогами рыдваны, а новенькие, еще пахнущие свежей краской машины.
Колычев гордо, как будто он сам приложил руку к их изобретению и выпуску, посмотрел на наш строй и царственным жестом протянув руку, предложил:
– Ну что товарищи, можно приступать к осмотру! Разойдись!
И мы разошлись... Ух как разошлись! Сгрудившись возле ближней машины, бойцы спецгруппы моментально открыли все что открывается и только что не начали отвинчивать все, что отвинчивается. Стоящее неподалеку и с улыбкой глядящее на нас начальство, на своем месте оставалось буквально несколько минут, но через этот малый промежуток времени потерявший всякую генеральскую выдержку Гусев, уже торчал из-под поднятого капота и возбужденно говорил подошедшему Наркому НКВД:
– Иван Петрович, вы только посмотрите! Какая компоновка! А двигатель?! Не четырех, как на основном выпуске, а шестицилиндровый, и как мне сказали – форсированный, аж на девяносто лошадок! А стеклоочистители? Смотрите, смотрите они ведь не механические, не пневматические, а электрические! – в этот момент замигал правый поворотник и восторженно подпрыгивающий командир обратил внимание на него – О! И указатель поворота – электрический!...
В общем, Серега тараторил без передышки. Я тоже добавил свою лепту и выныривая из-под переднего крыла, добавил:
– У нее еще и кузов – несущий!
Ползающий рядом Гек, в этот же момент завопил:
– Козырев, прекрати крутить руль, ты мне чуть голову не прищемил!
Только Змей на его крик внимания не обратил и продолжал активно вертеть баранку, имея при этом вид пятилетнего пацана, которому подарили давно вожделенный велосипед. Искалиев, сидящий рядом с Женькой, вид имел не менее обалдевший. С огромным удовольствием подпрыгивая на переднем диване, он периодически дергал и нажимал рычаги и кнопки на приборной панели, искренне радуясь, когда после очередного нажатия происходило какое-то действие. Особенно его умилил потолочный плафон, выключателем которого он щелкал с искренним наслаждением.
Глядя на это, я заметил:
– Слушай Марат, а тебе не кажется, что если Змею вместо автомобиля отдать только баранку, Жану – потолочную лампочку, а Геку передний амортизатор, их счастье ничуть не уменьшиться?
