Собеседник кивнул:
– Еще как кажется. Да у них с позавчерашнего дня, когда в Кремле награды получали, этого самого счастья – полные штаны. До сих пор не очухались от эйфории.
Я хмыкнул:
– А сам?
Шарафутдинов непроизвольно покосился на новенький орден Ленина, весьма органично вписавшийся в его остальные награды и, ухмыльнулся в ответ:
– Я-то ладно, а вот ты что теперь делать станешь? Дважды Герою положен бронзовый бюст на родине. А ты даже имени своего настоящего не помнишь, что уж говорить про место рождения... Где бюст теперь ставить будут?
В этот момент, неслышно подошедший Гусев, который наконец оторвался от созерцания ГаЗовского шедевра, спросил:
– Чего это вы тут шепчетесь?
– Да вот, Шах интересуется куда бы мой бюст – я изобразил руками арбузные груди – присобачить? Лично я думаю – пусть возле нынешнего дома ставят. Во всяком случае, если увижу, что мой благородный профиль стал слишком сильно засижен голубями, всегда могу протереть!
На что Колычев, который услышал мою реплику, обломил:
– Никаких голубей. Он будет стоять в УСИ. Нам лишняя популярность не нужна, а там ты его всегда сможешь начистить до блеска. Я даже специальную бархотку для такого дела выделю!
Шмыгнув с деланной обидой, я ответил:
– Вот всегда так! Как другим так – памятник на родине, а как мне, так бархотку. И вообще – если я в УСИ буду стоять, то там меня дневальный каждый день полировать будет! Лично за этим прослежу!
Серега хохотнул:
– Ага, и так до тех пор, пока у тебя морда, как на старых монетах, не сотрется вконец!
– Это в тебе зависть говорит – у тебя только одна Звезда, а у меня уже две! И вообще товарищ генерал-полковник, я хотел бы очередной раз обратить ваше внимание на недостойное поведение товарища генерал-майора! – Колычев вопросительно приподнял бровь, а я обличающее выставив палец в сторону подхихикивающего Гусева, доложил – Когда мы уходили на крайнее задание, командир особой группы Ставки собрал у нас документы, награды и личные вещи. А когда вернулись, то сказал что ничего не брал и вообще нас первый раз в жизни видит! Ладно бы он один раз такое сотворил, но подобное практически постоянно происходит! Согласитесь, это ведь не дело?
От такого поворота рассмеялся даже обычно невозмутимый Марат, а Иван Петрович, вздохнув, проговорил:
– Ну, Лисов! Вот как ляпнет – хоть стой хоть падай! Хотя, честно говоря, я твои перлы в блокнотик записываю. Вот выйду на пенсию – издам книгу анекдотов. Только ты за языком все-таки следи.
– А что такое?
– Что такое? – тут Колычев закипел с полоборота и приказал – А ну, за мной! – и направился в сторону небольшой трибуны, стоящей в отдалении. Дойдя до нее, он продолжил свой наезд – Да у меня рапортами на тебя уже шесть папок заполнено! Такое впечатление, что интуиция тебе не только полностью заменила мозг, да еще при этом начала давать сильные сбои! Ты хоть иногда думай, когда что и кому говорить! И вообще – хочу задать тебе вопрос: для тебя в этой жизни хоть что-нибудь святое осталось?
– Иван Петрович, да что случилось? Что я опять такое страшное сказал? А главное – кому?
– Не "Иван Петрович", а товарищ генерал-полковник!
– Виноват!
Вытянувшись по стойке смирно, я задрал подбородок и решил молчать, пока командир не выговорится. А Колычев, неожиданно успокоившись, как-то грустно сказал:
– Я понимаю, почему ты такой циник, но неужели ты не понял до сих пор, как люди относятся к Владимиру Ильичу Ленину?
Мда, вопросец... Но вот к мумифицированному жителю мавзолея народ действительно относится с огромным пиететом. Я когда с этим столкнулся, очень удивился, что "старика Крупского" боготворят не меньше, а может даже и больше чем самого Сталина. Как для меня – ну мумия мумией, а вот для подавляющего большинства других... И если даже про Виссарионыча ходили, пусть и рассказанные с большой оглядкой, анекдоты, то про Ленина их не было. Наверное... Во всяком случае – я не слышал ни одного. И как-то за три года пребывания здесь, вообще счастливо избегал этой темы, никак не затрагивая язвительными словами, личность основоположника.
Только сейчас я, кажется, начинаю понимать гнев начальства. Вот надо же было такому случиться, что буквально на днях рассказал Гусеву творчески переработанную лубочную байку из жизни сушеного вождя. Я ее еще в начальных классах читал, но в дополненном виде она мне понравилась гораздо больше... Да еще и вышло так удачно – Серега как раз вспоминал о сравнительно недавнем визите начпо 23 армии Голованове, который Ленина видел живьем и до сих пор, по прошествии стольких лет, оставался под впечатлением от этой встречи. Даже мне помнится, тоже удалось послушать из уст начальника политотдела песнь, о "самом человечном человеке". Тогда я сдержался, а когда Серега напомнил о Голованове, эта байка выскочила из меня сама собой: мол, сидя в Петропавловской крепости, незабвенный Ильич из хлебного мякиша сделал чернильницу, из молока чернила, а из соседа по камере – Надежду Константиновну Крупскую.
Гусев от такого пассажа на несколько секунд остолбенел, а потом начал вопить, словно заводской гудок. Но так как ругаться приходилось шепотом, то видно оральное воздействие посчитал недостаточным и при первом же удобном случае, стуканул Колычеву. Поэтому теперь, отвечая на вопрос Ивана Петровича я возмущенно сказал:
– Как относятся – знаю. Не надо держать меня за идиота. И свои слова я тщательно фильтрую. Во всяком случае – гарантию даю, что в доносах на меня нет ни одного реального факта, а интонации к делу не пришьешь! Но даже если и высказывал какие-то мысли показавшиеся доносчикам крамольными, то опять-таки эти мысли ни в коем случае не шли вразрез с новой политикой партии. При других раскладах, я бы узнал о ваших папках не сейчас, а гораздо раньше. А с Гусевым, я еще поговорю! Мало – сам голосил как потерпевший, так еще вложил лучшего друга и глазом не моргнул! У, кровавая гэбня, пицотмильонов лично замученных...
Последние слова я пробурчал совсем уже под нос, но нарком услышал:
– Чего? Каких пятьсот миллионов? Ты о чем?
– Да так, присказка будущих демократов... А вообще, Иван Петрович, я ведь все понимаю и палку стараюсь никогда не перегибать. Понимаю даже, почему Серега вам передал мои слова. Мне ведь в ближайшем будущем придется плотно контактировать с Тверитиным и его командой. А так как все что связано с идеологией по умолчанию – сильно мутное дело, то Гусев за меня испугался и решил с вашей помощью сделать необходимую накачку. Чтобы я не особо зарывался. Поэтому, сейчас официально хочу сказать: товарищ генерал-полковник, никаких "левых" мыслей пропагандисты и вообще, посторонние люди от меня не услышат. И я сделаю все, чтобы с их стороны, в ваши папки не попали дополнительные стукаческие бумаги!
