За стенкой вагона тромбоном вступила встречная электричка, отыграв импровизацию, словно на барабанах, колесами моторных и прицепных вагонов; им чуть подыграли басы тяговых передач. Сотни людей мчались в новую жизнь, о которой они еще мало что знали, но большинству из них она уже виделась светлой и прекрасной.
29. Никто не уйдет обиженным.
— …Мне бы плакать, а я радуюсь, как дура. Прямо, как в детском фильме.
— Каком фильме?
— Где медведя в мальчика превратили.
— А, вспомнил. Играли Абдулов и Симонова.
— А у нас — Лановой и Самойлова.
— А у нас они играли в "Анне Каренине".
— Все смешалось в доме Облонских…
По стенам и потолку комнаты проползли квадратные пятна света от вьехавшей во двор машины. Пока они ползли над кроватью, Зина вытянула руку, чтобы рассмотреть время. Тускло блеснули желтый корпус и браслет.
— Где ты такие нашел? У нас их еще нет. Даже в каталогах.
— В "Транзите". Только что привезли. Новая модель.
— Всю жизь мечтала именно о таких. Никогда не буду теперь их снимать. Только когда моюсь.
— Как в "Мертвом сезоне" — "Никогда не снимайте эти часы".
— Ага. Я эту картину точно так же видела, как ты — "Трое в одной лодке".
— "Трое в лодке" я видел. Только с Мироновым, Ширвиндтом, и…
— …И почему нельзя было их снимать? — Она повернулась к нему и мягко положила ладонь правой руки на его затылок, взъерошив волосы.
— Там в часах был передатчик. Это фильм про разведчиков.
— Понятно. "Блоха".
— "Жучок".
— Опять ты с этими терминами Ю-Эс-Эс… Нет, это что-то ненормальное. Ты уходишь от меня в ночь…
— Под утро.
— Какая разница? Уходишь навсегда, к другой, я должна чувствовать себя брошенной любовницей… а я вот счастлива оттого, что ты нашел семью. Свободна и счастлива, как птица в сверкающей вышине майского неба. Но так же не бывает?
— Ну почему? Может, ты просто слишком долго жила тем, что старалась заглушить прошлое работой, а сейчас вдруг поняла, что все ушло, и что ты можешь просто жить, и скоро весна… так, наверное?
— Не знаю… это не только состояние души, это какая-то физическая легкость и невесомость… что-то непонятное.
— Наверное, просто эндорфинов прибавилось.
— Чего-чего прибавилось? Я не знаю этого слова. Это что, наркотики?
— Ну, их только в семидесятых откроют. Это такие вещества, которые вырабатывает сам организм, подкорковые ядра мозга.
— Ну-ну, рассказывай… — Зина придвинулась к нему, приподнявшись на локте левой руки, ее тело слегка, дразняще коснулось Виктора, и от точек касания по нему словно растекся электрический заряд.
— Они борются со стрессами, нормализуют давление и частоту дыхания, работу почек, пищеварительной системы… ускоряют заживление тканей, повышают сопротивления нагноениям…
— Рассказывай… рассказывай…
— Разные эндорфины вырабатываются при возбуждении разных рецепторов… ну, я не врач, я точно не помню, что-то там с синапсами… возможны синтетические аналоги для обезболивания, реабилитации людей после экстремальных ситуаций, лечения наркомании… в общем, это все, что я слышал. Да, были открыты при изучении китайской медицины, когда обнаружили, что лекарства, которые блокируют действия обезболивающих наркотиков, снижают эффект иглоукалывания… не знаю, правда, насколько это объясняет…
— Ты… ты… — Зина порывисто прижалась к нему, обняв обеими руками и шептала: — Миленький мой… Хороший… Радость моя… Ты не представляешь, что ты сказал… это целое направление… — ученый и женщина сочетались в ней самым невероятным образом.
— Тогда еще одну инъекцию эндорфинов… если не боишься…
— Нет, не боюсь… мне нравится, когда ты делаешь такие инъекции… даже очень…
— …Ну как, готовы к переходу?
Было двадцать первое февраля, раннее утро и площадь перед станцией Орджоникидзеград покрывали свежие мазки чистого, белого сухого снега; снег мелкой иглистой мукой вился в лучах фонарей, летел вдоль земли, подхваченный ветром, замирал застругами на сугробах, белым дымом сползал с крыш и колол щеки вместе с несильным февральским морозцем…
Еще вчера Виктору выдали его китайскую куртку, не обнаружив в ней ни бацилл, ни контактных ядов, вернули мобильник, паспорт и российские деньги, взамен забрав и оприходовав остаток местной валюты, документы, оружие, боеприпасы, и остальные местные вещи — кроме часов для Зины. Сегодня он ждал увидеть на этой площади толпу ученых, машины, аппаратуру, прожекторы и еще бог знает какой антураж научно-фантастических фильмов, но площадь была пустынна, как белая скатерть, и вокруг никого не было видно, кроме майора Ковальчука.
— Видите колышек? По моему сигналу начинаете идти, так, чтобы на счет "Пять" быть не далее одного метра.
— Понятно. И как это все действует?
— Понятия не имею. Ученые сказали, что есть точка перехода, она возникает случайно в пространстве и времени, но можно предсказать необходимую. Как настроение перед переходом?
— Нормальное… как-то не верится.
— Мне тоже, но посмотрим. А вы эффектно уходите — Нелинова с нашей помощью уже половину АМН подняла с постелей по поводу ваших эндорфинов. Еще не открыли, но уже наметили направления поиска возможных влияющих факторов — от акупунктуры до джаза, поставили вопрос о всесоюзной системе эндорфинной гигиены и планирования здорового общественного счастья…
— Что?
— Ну, эти ваши эндорфины, помимо всего прочего, отвечают за ощущения радости и счастья. Вы же сами рассказывали. Так что можно регулировать ощущения счастья в обществе, так, чтобы не было упадочнических настроений, но не чересчур, конечно, а то так и смысл творчества и любви потеряется.
"М-да, дал в руки технологию. Как у Стругацких: "Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный". Вместо счастливого будущего — разумно счастливое настоящее. И, самое главное, управляемое. Кому-то можно дать вечный кайф, кого-то сделать несчастным или вообще зачморить. И в чьих руках это завтра будет? И вообще, успеет ли даже такое счастье к людям, или через час над Брянском повиснет атомный гриб?"
— Время! Приготовьесь!
— Готов.
— Начинаю отсчет! Пять…
Виктор сделал первый шаг.
— Четыре… три…
Колышек приближался. Снег под ногами как-то предательски скрипел. Только бы льда не было — не хватало растянуться.
— Два…
Вот уже недалеко. Надо чуть шаг пошире.
— Один…
Рядом. И?
— Но…
Из-под ботинка брызнула вода и снеговая каша.
— Ч-черт, лужу как-то не заметил…
