ведущих во внутренние комнаты, постучал.
— Выходите, мсье, коньяк ждет.
Бывший учитель тоже встал. Дверь открылась.
— Я не очень-то пьющий, — вздохнул эксперт Филипп Биго. — Разве что за компанию.
Анри Леконт протер глаза.
* * *
— Архив он с собой захватил и все ценные записи тоже. Пока пусть поживет у дяди.
— Но долго так продолжаться не может, — кивнула Мари-Жаклин. — Да-да, понимаю, больше никому. Считай, Леконт, доверие твое оценила.
Он зашел к бывшей ученице, понимая, что поделиться больше не с кем. Жаклин едва ли работает на марсианскую разведку, а если даже и так, из замка все равно носу не кажет. Может, у нее радиостанция в косметичке?
— Но кого тогда украли?
Анри Леконт хмыкнул.
— Судя по всему, нашу мадемуазель экскурсовод. Дядя заплатил ей какую-то мелочь за то, чтобы переночевала в комнате Биго. Она и рада, на приданое собирает.
Помощница задумалась.
— Похитителям указали лишь нужную комнату, но не человека… Думаю, мадемуазель Катрин предстоит пережить несколько очень ярких часов. Незабываемых… Тебе ее не жаль?
— Я-то причем? — удивился шеф объекта. — Дядю спрашивать надо, он все придумал… Ладно, пойду, поздно уже.
Встал, снял с крючка шляпу.
— Так и пойдешь, учитель? — негромко спросила Жаклин, глядя в темное окно. — Не страшно будет одному?
Леконт вновь усмехнулся.
— Могу остаться, но сегодня буду скучен. Представь себе зануду-словесника в постели.
— А зачем представлять? Один раз ты меня, Леконт, слегка развлек, а так сплошная умеренность и аккуратность. Неужели для того, чтобы удовлетворить женщину, тебе требуется впадать в транс, как индийскому факиру?
Он шагнул вперед, Жаклин встала, поправила шарфик на шее.
— Ты не маркиз де Сад, учитель. Намеренно причинять боль — удел слабых.
Положила руки на плечи, коснулась губами губ.
— Давай закончу историю про бедную мадемуазель Роган-Померси, а потом ты сам решишь.
Бывший учитель, чуть подумав, бросила шляпу на кровать, расстегнул пальто.
— Ладно!
Мари-Жаклин усадила его рядом со шляпой, устроилась сама.
— История короткая, не беспокойся. Рука с когтями и еще что-то, о чем вслух не говорят, это наследственное. Раз в несколько поколений в роду Роган-Померси рождается урод. По какой причине, пусть думают врачи, но есть легенда… Девушка из этого рода была изнасилована в лесу, но не человеком, а неведомым зверем.
— Жеводанским? — поморщился бывший учитель.
— Нет, тот на волка похож и женщин просто убивал. И вообще, я серьезно, легенда такая есть, я книжку видела. Родители девушки все скрыли, она вышла замуж. Роган-Померси — потомки ее первенца [53].
— Все? — Леконт потянулся к шляпе. — Можно идти?
Мари-Жаклин пожала плечами.
— Иди! Ах, да, забыла. По той же легенде, когда слуги нашли свою хозяйку, она была истерзана, в синяках и ссадинах, в крови, но живая. А рядом лежал мертвый зверь. Кто кого там насиловал, историки до сих пор спорят… А ты беги, Леконт, беги!
* * *
Утро началось с грохота. Где-то за въездом, ныне охраняемом целым десятком солдат, что-то надсадно ревело и громыхало.
— Что случилось? — поинтересовался Анри Леконт у пробегавшего мимо солдата.
Тот ответил на бегу, даже скорости не убавив.
— Танк приехал, шеф!
Бывший учитель на миг онемел, когда же очнулся, солдатик был уже далеко.
— Танк? Какой танк? — прокричал он вслед.
— Средний! «Рено» Д-2!..
7
Шнапс кончился теперь уже окончательно. Новость встретили мрачным молчанием, последнюю заветную флягу передали по рукам, каждый встряхивал, опрокидывал, подставляя то пустой стаканчик, то язык. Увы…
— До завтра, камрады, потерпите, до завтра! — уговаривал толстяк-штандартенфюрер. На него смотрели хмуро. Уже ни во что не верилось, особенно здесь, посреди холодного осеннего леса. Сырость вокруг, небо в тяжелых тучах, хорошо еще дождь перестал.
В Баварию ехали по шоссе, с ветерком, обратно проселками, объезжая города. Дорогу местами развезло, к тому же в грузовике хоть и не возили свиней, но дух под брезентом заставлял зажимать нос. Болела ушибленная рука, к тому же постоянно хотелось пить. Старая машина подпрыгивала на ухабах, тормоза визжали, сердито рычал перегретый мотор.
Остановились среди ночи прямо на лесной поляне, куда свернули с проселка. И дальше бы ехали, но водители взбунтовались. Парни не из СС, обычные работяги, им что рейхсфюрера возить, что картошку.
Ни ужина, ни чая, костры разводить запретили. Команда «Отбой!», но выполнять ее никто не спешил. В кузове особо не поспишь, тем более без шнапса. Нашли пару сваленных деревьев, уселись плечом к плечу, курящие достали сигареты.
Детина, приставленный Олендорфом, исчез, его сменил другой, очень похожий. Ни слова не сказав, пристроился рядом и сделал вид, будто дремлет.
Штабные авто стояли в стороне, а вот вездеход Гиммлера куда-то пропал. Рейхсфюрер явно предпочитал не рисковать.
Руки в карманах, шляпа на носу. Еще бы кепи с шинелью, и точно, как на Западном фронте. Так же они ночевали в начале ноября 1918-го, отступая к немецкой границе. Жуткие дни, когда даже проблеск надежды исчез. Проиграли. Даже если уцелеют, что скажут дома? На них, солдат последнего призыва, была вся надежда! Эх… «Если солдаты по городу шагают, девушки окна и двери открывают…»
Холод куда-то ушел, дышать стало легче, даже рука перестала болеть. Гефрайтер Иоганн Фест, встав с поваленного дерева, шагнул к костру, успев немало удивиться. Откуда, им же запретили? Тем не менее, огонь горел, только очень странный. Пламя белое с оттенком синевы и очень холодное. Дров нет,
