— Сто пятьдесят. Золотом.
На лице Иосифа бар Ицхака отразилось сильнейшее замешательство.
— Но…
Он осекся. Наверное, хотел спросить, зачем мне понадобилась такая огромная куча золота, но так и не решился.
Я решил объяснить:
— Я собираюсь начать войну. А для того чтобы начать войну, мне нужно войско. А для того чтобы нанять и содержать войско, нужны деньги.
Старик беспокоился все больше. Он тер руки, посматривал то на меня, то вбок, ерзал на месте…
— Когда мы победим, я верну вам все до последнего медяка. Может быть, не сразу — но верну. Даю слово чести.
— А вы знаете, господин Андрэ… ведь король Педро запретил сейчас всякие войны. Говорят, одного рыцаря он даже повесил, когда тому вздумалось пренебречь приказом и начать войну со своим соседом…
— Повесил рыцаря?.. По-моему, вы что-то путаете. Рыцарей не вешают. Это позорная смерть.
— Именно так, — уверенно возразил Иосиф. — Именно так это и было, поверьте моему слову. В некотором смысле вы правы — сначала его лишили рыцарского достоинства, а только потом повесили… Конечно, все люди благородной крови возмущены, но король Педро говорит, что поступит так со всяким, кто до конца перемирия с маврами — а ведь пока неизвестно, продлится ли перемирие еще на три года или нет, — затеет войну в его королевстве…
Старик продолжал что-то говорить, а я подумал: «Да чтобы из-за какого-то паршивого короля я отказался от мести? Ну уж нет!..»
— Не думаю, что Педро будет на меня в большой обиде, — сказал я вслух. — В конце концов, он христианин, а я собираюсь воевать с врагом христианства.
— Вы хотите напасть на мавров? — уточнил старик. — Не дожидаясь конца перемирия?
— Нет, не на мавров. Можно сказать, я собираюсь бороться с внутренним врагом.
Беспокойство на лице моего собеседника достигло сильнейшей степени. Я вспомнил, что он говорил о погромах, вызванных проповедью крестового похода. Похоже, христиане этого времени считали первым своим врагом сарацин, а врагом номер два — евреев.
Уж не решил ли этот старичок, что я прошу у него денег для того, чтобы начать поголовную резню иудейского племени?
Я снова вздохнул. Я не хотел открывать ему все карты, но, похоже, без этого было не обойтись.
— Я назову вам имя своего врага, но хотел бы, чтобы то, что я скажу, не покинуло пределы этой комнаты. Вы можете пообещать мне это?
— Да, конечно. — Иосиф, заинтересовавшись, придвинулся поближе.
— Дон Альфаро, граф де Кориньи.
Уже не раз, когда произносилось это имя, я наблюдал весьма красноречивую реакцию. Поэтому я внимательно следил — исключительно ради интереса, — как прореагирует Иосиф бар Ицхак.
Когда он услышал имя Альфаро, он никак не показал своего отношения. Точнее — постарался не показать. Я заметил, как сжались его челюсти и как — всего на мгновение — сверкнули глаза.
— Вы… — произнес он после очень долгой паузы и снова умолк, должно быть, подбирая слово…
Я его перебил:
— Глупец, вы хотите сказать? А граф Альфаро непобедим?
— Вы очень храбрый человек, если собираетесь враждовать с ним. Все, прежде объявлявшие себя его врагами, сейчас лежат в земле. Даже когда против него выставлялось войско, в десять раз превосходящее его собственное, он побеждал. Его враги начинали грызню между собой, или предводители войска неожиданно умирали, или солдат косила какая-нибудь ужасная болезнь…
— Вы первый, кто не говорит мне прямо, что граф Альфаро — колдун.
— Я думал, вы знаете. Все это знают.
— Как я понимаю, на деле это означает, что денег вы мне не дадите, поскольку в то, что я могу выиграть войну, не верите?
Старик пожал плечами и как-то жалобно посмотрел на меня.
— А вы сами-то верите в это? — спросил он.
— Да, — отчеканил я. — Я убью Альфаро, разорю его замок и вытащу из темницы девушку, которую дал клятву оберегать. С вашей помощью или без нее.
Я встал.
— Подождите! Дон Андрэ! Сядьте, прошу вас!
Я остался стоять.
Иосиф бар Ицхак тоже встал.
— Сумма, которую вы назвали, — сказал он, — огромна. Сам я не смогу собрать столько… Мне придется просить у моих родственников… Но… Думаю, мы сможем собрать эти деньги.
Неужели поверил? Фантастика… Всегда завидовал людям, у которых есть дар убеждения, и вот поди ж ты…
— Сядьте, благородный дон, — еще раз попросил он, и на этот раз я внял его просьбе.
— Хочу рассказать вам, дон Андрэ, одну историю… На юге было одно поселение, где издавна жили люди нашей веры. Это поселение во владениях эмира. Мусульмане тоже не любили нас, так же как и христиане, но в том поселении жизнь долгое время текла спокойно… Пока не пришел дон Альфаро.
Я чуть пожал плечами. Такое ощущение, что тут у каждого к любезному графу есть какой-то свой счет. Тем лучше. Нужно только бросить первый камень, и дражайший дон Альфаро будет погребен под обвалом.
Но старик еще не закончил.
— В том поселении жил один раввин… Я не буду называть его имени — оно вам ничего не скажет… Я скажу лишь, что этот раввин был святым человеком. В его доме хранились многие книги… книги, которые не должен читать никто, кроме поистине святых людей. Книги, в которых говорилось о тайнах неба и земли, о именах Божьих, числах и буквах, зная которые можно совершить многое… в том числе можно совершить и много зла. Когда Альфаро со своим войском четыре года назад подошел к поселению, он потребовал выкуп. Не золото, не серебро, а именно эти книги. Зная, что это за человек, раввин сжег их. Когда Альфаро узнал об этом, он захватил поселок, согнал всех до последнего… и женщин, и детей, и седых старцев… в один большой дом и сказал раввину: «Ты любишь огонь. Смотри на него, ведь огонь — последнее в этой жизни, что ты увидишь». Потом он велел поджечь дом, а раввина ослепил и оставил умирать на дороге.
Воцарилось молчание.
— Я соберу для вас эту сумму, — сказал Иосиф через некоторое время. — Полностью.
Ги встречал меня во дворе замка дона Диего.
— Ну что, — это было первым вопросом, который он задал, — вытряс у проклятого иуды наше золото?
— Знаешь, Ги, — сказал я, слезая с лошади, — у далекого народа, живущего на востоке, есть поговорка: горбатого могила исправит.
— То есть он денег тебе не дал? Так я и думал! Вот чертово племя! Хоть бы толика благодарности…
— Ги, успокойся. Я не о нем говорил.
Когда я проходил мимо своего приятеля, я не мог не насладиться появившимся на его лице искренним недоумением.
— Чего-то я тебя не понимаю…
