— Дерево семейства ильмовых, — опять отвлек меня врач. — Дуб? — предположил он и почесал лоб.
Сам ты дуб — беззлобно подумал я, — у Вязовых дубов сроду небывало. Интересно, он вообще какое-нибудь слово в кроссворде сам отгадал? Медик он хороший, но помимо медицины хоть чего-то он должен со школы помнить.
— Это дерево вяз, Виктор Евгеньевич, — сказал я, и шагнул было от окна, но задержался, глядя на крыльцо больничного корпуса — к нему бежал мужик, прикрываясь чем-то вроде кожаной папки или дипломата. Его узнал сразу, это был следователь, что приходил вместе с Зелениным.
— Да, Виктор Евгеньевич, через пять минут следователь придет. В ординаторскую для конфиденциального разговора не пустите?
Врач поднял на меня ошарашенные глаза.
— Его я только что в окно увидел, — на всякий случай пояснил я.
Врач поднялся и выглянул в окно. Следователя естественно не увидел, зато узрел ясное небо на западе. Посмотрел на часы и хмыкнул.
— Хм, и вправду… ладно, Мария Антоновна, — обратился он к медсестре, — проводите молодого человека в ординаторскую, а потом выписку подготовьте. А вам, — врач положил руку на моё плечо, — для скорейшего обретения нормального вида рекомендую контрастный душ и солнечные ванны, для тонуса кожи полезно, и для всего организма соответственно.
— Спасибо. — И мы попрощались.
Медсестра проводила меня в ординаторскую. Убрала посуду со стола, протерла столешницу и вышла.
Следователь запаздывал, похоже, я со временем немного ошибся. Ну, ничего, тогда пока закончу песню:
— Горячим вихрем в кровь и пот,
Все в росчерках свинцовых струй,
Сухим песком забитый рот,
И смерти горький поцелуй.
Враги уж рядом. Вижу вдруг,
Я друга бледное лицо,
Он с криком — Жить ты должен, друг!
Рванул гранатное кольцо.
Разрыв и жуткий рикошет,
И трассы плотного огня,
Граната есть, патронов нет,
Так значит очередь моя…
И этот сон как в горле кость,
Приходит ночь и снова — бой,
Граната и патронов горсть,
И друг пока еще живой…
Но закончить песню не успел, дверь опять скрипнула, и в ординаторскую вошел мужик в сером костюме, держа в руках вовсе не дипломат, а старый тощий черный портфель из кожзаменителя.
— Здравствуйте, следователь Запашный Руслан Григорьевич, — представился он.
— Здравствуйте. — И улыбнулся про себя — хорошая фамилия для следователя. А что — ищет, ловит, укрощает и в клетку, то есть в тюрьму сажает.
Тем временем следователь снял пиджак, повесил его на спинку стула, сел, достал из портфеля пару листов с записями, ручку и картонную папку с надписью «Дело №». Раскрыл её, пролистал, что-то просматривая, а я напряг память, вспоминая УК РСФСР — что там мне по статьям светит? Кажется статья сто четвертая или сто пятая? Возможно, сто шестая, так как Громин был меня гораздо старше и сильнее, да еще с поддержкой пятнадцати молодых придурков. Правда, помнится, согласно десятой статье, уголовная ответственность мне не грозит, так как мне четырнадцать только через полтора месяца исполнится, так что лишь меры воспитательного характера.
— И так, — произнес следователь. Отложил папку и взял один из листов. — Поговорим?
— Поговорим, — согласился я.
Как-то странно и неправильно всё, но что именно, пока не понял. В больнице, и не допрос, а разговор, и у следака вид, точнее настрой доброжелательный.
Ладно, посмотрим.
Сам «разговор» начался с уточнения моих данных — имя, фамилия, отчество, год рождения…
Нет, это не допрос, а тест какой-то. С уточнением.
— Фамилия — Вязов?
— Вязов.
— Отлично! — следователь чиркнул на листочке, будто галочку поставил, — Имя — Сергей?
— Сергей.
— Прекрасно! — опять галочка…
Я смотрел на Запашного, и прикидывал — это такая форма подготовки к признательным показаниям, или уже укрощение началось? Оригинально. Ничего себе пустая формальность!
На каждый мой ответ у него находилось новое восклицание. Сейчас как гаркнет — Ап!
Но уточняющие мою личность вопросы закончились и Запашный перешел к делу:
— Ладно, с этим закончим, я задам несколько вопросов, просто для уточнения. Весь этот разговор пустая формальность, не более, но мне надо понять многие непонятные мне моменты. Вот такая тавтология. Например, причины лютой ненависти Громина к вам, и так далее.
— Задавайте.
Запашный убрал в портфель папку, оставив на столе только листочки, откинулся на стуле, сложил на груди руки и спросил:
— Вы давно знаете Громина Андрея Михайловича?
Вот блин, если честно, я его на уроке в первый раз увидел, и что теперь говорить?
— Нет. Он недавно в школе начал работать.
— И у вас сразу случилась взаимная неприязнь?
— Не сразу. Просто сутра был конфликт с его младшим братом…
— Дальше. — Кивнул Запашный, а я подумал — знает.
— На уроке Громин повел себя негативно, начал оскорблять…
Блин, а ведь я тоже хорош. Мне бы самому промолчать… не случилось бы всего.
— И я не сдержался и ответил.
— Как?
— Попал мячом ему в лицо.
— Специально?
— Да.
— Хм, метко, и?
— Громин схватил меня, хотел ударить, но ему ребята помешали, а потом пришел директор и военрук.
Следователь вновь кивнул.
— Это я знаю, но не понимаю, почему Громин мстил именно вам?
Значит про случай у беседки, когда Громин был с собакой, Запашный не знает, или не придает ему значения?
— Скорей всего Громин хотел отомстить Коротову за увольнение, — высказал свою версию я, — только Василий Владимирович оказался не по зубам, и он решил выместить всю злобу на мне.
— Да, — пробормотал Запашный, — именно так и… — но спохватился, — Хорошо, с этим разобрались.
Следователь заглянул в свои записи. Лист был исписан весь, только прочитать что именно невозможно, не почерк, а кардиограмма.
— Когда Марина Зеленина ушла, у вас была возможность избежать драки, почему все-таки остались, зная, что вас гарантированно изобьют?
— Руслан Григорьевич, а вам страшно бывает? Ну, угрозы от подследственных были?
— Хм, всякое бывало, — пожал плечами Запашный, — но собака лает, ветер свищет. Как тут отступать?
— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Вы работаете с уголовниками и знаете, как у них бывает — отступил, показал слабость, струсил, и все — ты дно. А если выстоял, да еще оборотку дал… так что случись опять выйти против десятка не побегу.
