…Я бродил по поляне, заливаемой серым рассветным светом, и искал своих. Время от времени я кричал, надеясь на отклик. Никто не отзывался. Никто. Неужели все мои уные полегли здесь, останавливая ночью варягов, первыми приняв удар северян? На земле среди тел мне попалось несколько отрубленных рук с варяжскими мечами, судя по всему, уные мои твердо усвоили мои уроки. Особенно твердо они усвоили тот урок, где говорилось, что нельзя надеяться остаться живым, вступая в бой. Только тогда есть шанс уцелеть. Но этого шанса им не выпало…
Но я ошибся! Я и представить себе не мог, до чего же сладко порой ошибиться! Израненные, поломанные, окровавленные начали понемногу отзываться и подходить ко мне мои уные. Не все. Далеко не все. Я видел Воислава, Ратмира, вскоре подтянулся Семен, с лицом, рассеченным от линии волос до подбородка, а всего набралось одиннадцать человек. Целых одиннадцать человек выжили в драке с самыми опасными воинами этого века! Да, конечно – дружинники сказали свое веское слово, удар в спину варягам тоже пришелся более чем кстати, даже колья и топоры обозников собрали свою дань, но как я был горд! Как же я был горд и рад! Моя школа уцелела. Следующие ученики будут благоговейно смотреть на счастливчиков, которые сражались в Медвежьем углу против забывших хлеб-соль варягов! И самое главное – моя школа спасла князя. Мы все спасли князя. Мы выполнили самую главную задачу.
…Даже Поспела я нашел с зажатым в руке засапожником в крови по самую рукоять – кому-то досталось от маленького воина. Он был без сознания, и я велел снести его в обоз и из-под земли достать лекаря. Хотя лекарю, смею заверить, работы и так хватало. Как оказалось, Поспелка просто был оглушен упавшим на него варягом, которому он воткнул подхваченный с земли засапожник в пах. Отец пацана мог бы им гордиться. А как же им гордился я! Даже как-то неприлично гордился, скажем так.
И тогда я взревел, взревел так, как учил меня когда-то мой старик. Боевой вопль дома Тайра прорезал бегущий к нам рассвет. И я еще думал, кому нужно такое служение, скажете мне?! Да, все верно, все поступили так, как надо, все исполнили свой долг, но мог ли я вообразить, какое это небывалое, восхитительное чувство! Я взял себя в руки и пошел к засекам. Что дальше? Что теперь? Снова набрать уных и готовить их к следующей бойне? Да, таков мой путь, и сейчас я, как никогда допрежь, был уверен в том, что это мой Путь. Одно дело – идти по Пути самому, совсем другое – кого-то вести за собой. Да, много раз «да», но я сумел сегодня доказать самому себе, что мой путь – верен.
Я никого не хотел видеть сейчас. Не хотел – и все тут. И я неторопливо побрел к лесу, прихватив из чудом уцелевшей палатки свою сумку. Пусть старик Тайра и был бы мной недоволен, пусть я нарушал сейчас все возможные заповеди бусидо – но я не мог больше оставаться на этой поляне, где так отличилась моя школа.
Я добрел до самой дальней засеки, не имея ни малейшего представления, что же мне делать дальше. Хоронить уных? Получить награду от князя? Что еще? А на кой мне все это надо? Мертвым уже все равно, кто их похоронит, в это я верил твердо. Я сел на лежащее бревно и спрятал лицо в ладонях. Восторг остывал, накатывала боль. Но боль эта не способна была сломать меня. Разве что бодрила и говорила, что по Пути пройдены только первые шаги и они были, как ни крути, правильными.
– Ты третий раз спас мне жизнь, наставник Ферзь, – раздался надо мной чей-то голос.
Я отнял руки от лица и увидел Ярослава. Я медленно, тяжело встал.
– Я так и не понял, кто ты, Ферзь, и не удивлюсь, если ты хочешь уйти. Более того, я не стану тебя удерживать. Ты спас мне жизнь, ты ел и пил вместе с нами, ты заслужил мое доверие и уважение соратников, но чего ждать от тебя теперь?
Снова. Снова я не смог стать кому-то своим. Быть чужим зато у меня получается просто на загляденье. Но князь навел меня на неожиданную мысль. Да, я мог уйти. Да, мой дайме сейчас невольно позволил мне покинуть его. Да. Уйти к Ягой. Навсегда бросить этот бессмысленный и жестокий мир. Мир, где… Тьфу, сколько пафоса. Это мы сделали его таким. Это мы делаем его таким. И если мне удастся хоть в одной душе хоть одного уного посеять надежду на то, что мы можем этот мир изменить, то я готов проститься с Ягой навсегда. Вот так. Глупо и просто.
– Я сделал то, что должен был сделать, княже. Если придется, то и после смерти я восстану семь раз, чтобы быть полезным моему господину. Ты не понял, кто я? А стоит ли это понимать? Я на твоей стороне и хочу увидеть, как ты взойдешь на великий стол. Или ты гонишь меня, дайме? – В конце концов, такой полезный и непонятный кадр, как я, мог себе позволить говорить немного непонятно.
– А куда ты пойдешь, Ферзь, если я прогоню тебя? – негромко спросил князь.
– На Кромку. Я уйду на Кромку, князь. И лишь там я смогу, наконец, стать кому-то своим. Неприкаянность утомляет, убивает со временем, княже.
– На Кромку?! – Я понял, вернее, представил, что подумал сейчас Хромой. Да и ладно.
– Да, – я поднял рукав и трижды стукнул по браслету Ягой пальцем. Сова возникла в тот же миг, словно только и ждала моего призыва.
– Покажись князю, – приказал я. Почему-то мне казалось, что теперь я могу приказать. И не ошибся. Князь помянул нечистого и шагнул назад. – Вот кто отведет меня на Кромку, княже, если ты гонишь Ферзя, – негромко сказал я. Я чувствовал страшную, подкашивающую усталость, кроме того, несмотря на то что раны мои были легкие и уже почти не кровоточили, я все же потерял какое-то количество крови.
– На этот раз ты уверен, Ферзь? – негромко спросил посланец Ягой.
– Спроси князя, Сова, не меня. Я не хозяин самому себе, – отвечал я ему.
– Добро! – ответила Сова и провела крылом по воздуху. Прямо предо мной загорелось в воздухе окно, сквозь которое я увидел синие ветви и темные струи ручья Прощания. – Ты знаешь, чего можешь лишиться! – И Сова исчезла, не удостоив князя даже взглядом.
– Ты спросил, чего ждать от меня теперь, княже? Я наберу новых людей и снова и снова буду учить уных сражаться за тебя, – до чего же приятно говорить такие вещи, когда ты говоришь их от чистого сердца!
– А как же мой город? – спросил вдруг меня Ярослав. И тогда, впервые за много лет, я улыбнулся не криво, как обычно, а почти так, как улыбаются нормальные люди:
– Я не провижу будущего, князь. Я не знаю, будет ли построен новый город. Но Ферзь с деревянным мечом останется с тобой столько, сколько сможет.
Занимался рассвет.
Банник – суровый банный дух. Если его не задобрить, может запарить, убить человека.
Берегиня – речной дух в женском обличье. В противоположность русалке чаще добрый, оберегающий.
