Как оказалось на следующий день, прорицатель из меня никакой. Практически всю ночь я не спал, ожидая, что сейчас распахнутся двери и в камеру ворвется Горген с пособниками, вступивший в сговор со стражей. Для этого и был проведен тщательный обыск.
Нет, ничего такого не произошло, а первой новостью, что я услышал утром, была та, что Горгена отправили в Мулой, центр провинции, и отправили еще вчера.
Чуть ли не следом за этим, за мной пришли.
Начальником местной стражи оказался невысокий полный человек в годах, которого звали господин Бойс. Он сидел за столом, расположенным у самого окна и внимательно изучал какие-то бумаги. Время от времени Бойс отрывал от них свой взгляд, пристально смотрел на меня и снова в них углублялся. Наверное, все это должно было обозначать, что он изучает материалы дела, посвященного строго моей персоне. Судя по толщине стопки бумаг, находящейся перед ним, я чрезвычайно матерый преступник, которого наконец-то посчастливилось поймать местному правосудию.
Нет, нет за мной ничего, за что бы я мог беспокоиться.
Разве что те два дворянина, которым я нанес оскорбление действием. Преступление серьезное, да вот только откуда об этом могут знать здесь, в Кергенте. Ориентировка пришла, с фотороботом?
Решив, что я уже проникся достаточно, Бойс коротко бросил:
— Рассказывай.
— О чем, господин Бойс? — не стал я задерживаться с ответом.
Его имя я успел выяснить еще у стражников, что привели меня сюда под конвоем. Один из них сразу же вышел, а второй и сейчас находился где-то у меня за спиной.
О чем рассказывать-то? Мне нужно хотя бы пару наводящих вопросов.
— Все рассказывай. Как зовут, зачем приехал в Кергент и на чем попался -
Вот это уже совсем другое дело.
— Меня зовут Артуа Койн, мне двадцать восемь лет, сюда прибыл в надежде встретить господина барона Эриха Горднера, в свите которого пребывал до последнего времени. Задержан ошибочно, меня приняли за какого-то Дрегера — отчеканил я.
Легенду я себе придумал, не подкопаешься. Да и чего ее придумывать, почти все в ней было правдой, кроме двух моментов. В ней ни слова не говорилось о Жюстине, а свое появление здесь я решил обосновать желанием встретиться с бароном Горднером.
Только попроси меня, господин Бойс, и я расскажу тебе о братьях Сток, Крижоне, о нашем путешествии на лодке. Я даже о Жюстине тебе расскажу, только назову его Тимуром и сообщу, что он сам набился мне в попутчики, еще и заплатив при этом. Слабые места, да где их нет, и не слишком-то их много. Надеюсь, Жюстин уже там, куда стремился.
Не сидят же они в лодке, в конце концов, наряжено высматривая меня по сторонам. Но вот рассказывать о нем все же поостерегусь, пусть и местному шерифу.
— Барон Эрих Горднер? Знаю, знаю такого. Моего роста, темные глаза, лысина, небольшая бородка и еще постоянно улыбается — заявил Бойс.
Как бы ни так. Вряд ли их двое, баронов Эрихов Горднеров, да и все описание прямо противоположно настоящему. Поучается, что Бойс его знает и решил проверить меня.
— Никак нет, господин Бойс. Ростом он выше среднего, телосложение сухощавое, глаза серо-стального цвета, всегда гладко выбрит, ниже правого уха небольшой шрам.
И еще, господин Бойс. Я никогда не видел господина барона улыбающимся.
Мне самому составило немалых трудов сдержать улыбку, когда я представил Горднера радостно скалящегося, настолько это казалось невероятным.
На этом наш разговор закончился, и меня снова отвели в подвал.
Когда я попробовал объяснить Бойсу, что арестовали меня неправильно, тот только махнул рукой конвоирам, делайте свое дело.
Нет, ну как же это и что мне теперь делать, требовать адвоката? Или кого там требуют в таких случаях, не прокурора же?
Я вышагивал от одной стене к другой, хорошо хоть Сориусу и Дистом не пришло в голову сопровождать меня при этом, зрелище получилось бы очень комичным, ходил я быстрым шагом, почти бегом.
Вот же попал, мать вашу, и что делать дальше? Ну не припишут же мне, в конце концов, чужие грехи, очень на это надеюсь.
А тут еще приходится решать вопросы, которые к черту были бы не нужны. Ко мне обращались сокамерники, как их еще называть и у каждого имелись свои проблемы.
Кто-то выиграл в кости, и проигравший не желал отдавать долг. Кому-то нужно было что-то приобрести через стражников.
Еще у кого-то пропала часть полученной с воли передачи, тоже ко мне.
Вот на хрен мне все это было нужно, ни желания, ни опыта в подобных делах.
Благо, что Сориус консультировал меня по каждому вопросу. Уж что-что, а он такие вещи знал назубок.
Чтобы отвлечься от печальных мыслей, попробовал заняться гимнастикой. Но и здесь не повезло, при любом резком движении в правом боку отдавало сильной болью.
Видел я его, своего благодетеля, когда к Бойсу меня водили, он сегодня не патрулирует улицы города, а стоит в коридоре, перед какой-то забранной решеткой дверью, на сутки заступил.
Следующим утром, когда еще не приносили теплую бурду с куском хлеба, заменявшего завтрак, застучали засовы на дверях камеры.
Все мы с нетерпением ждали этого момента, но не из-за завтрака, совсем не из-за него, а для того чтобы убедиться в не бесполезности проведенной ночью работы.
Дело в том, что при открытии дверь скрипела так омерзительно, что зубы начинало ломить, а тело непроизвольно дергаться.
Этой ночью мы умасливали дверь, в самом прямом смысле этого слова. Масла ушло чертова уйма, до навесов было не добраться, они находились снаружи. Щелочки все же нашлись и через полый стебель какого-то растения, найденного в соломе, Сориус с еще одним специалистом по ночным кражам, пытались навесы смазать.
Результатов пришлось ждать до утра, как иначе можно проверить, то, что получилось? Стучать в дверь — от стражи может прилететь, кому это хочется?
Звук действительно был очень мерзкий. Когда стража начинала открывать засовы, а их на дверях целых два, большинство обитателей камеры заранее зажимало уши. Может быть, как охранная сигнализация такой звук весьма неплох, потому что слышен он и во дворе, но на психику действует.
Почему-то на самих тюремщиков этот звук так не действовал. Среди них даже оказался один, кому доставляло истинное удовольствие воспроизводить его с помощью дверей, открывая и закрывая их несколько раз подряд. Забавлял его не сам звук, а реакция его подопечных. Мне рассказывали, что ему даже деньги предлагали, но безуспешно.
Мы, все тридцать два человека, находившихся в общем каземате, самым натуральным образом превратились в слух, и это была не метафора. Мы вообще представляли собой одно большое ухо.
