Мы, все тридцать два человека, находившихся в общем каземате, самым натуральным образом превратились в слух, и это была не метафора. Мы вообще представляли собой одно большое ухо.
Вот провернулся ключ в большом висячем замке на одном из запоров. Затем стукнул один засов, следом за ним второй. Сейчас, сейчас. Стояла такая тишина, что было слышно, как жужжат под потолком мухи.
Дверь медленно подалась наружу и ничего, только лишь легкий скрип, почти не слышный.
В щели, образованной приоткрытыми дверями, показалась озадаченное лицо цербера, того, что так любил отсутствующий сейчас звук.
Тюремщик несколько раз поводил дверями, но тщетно, звук ниоткуда не вернулся. Лицо его, до сей поры просто удивленное, сейчас приобрело вид крайней степени изумления. Боюсь, теперь ему очень нелегко будет от него избавиться.
Смеялись все. И из этого смеха можно было собрать целую коллекцию, от громового хохота до визгливого хихиканья.
Затем тюремщик вместе со своей миной, словно прилипшей к его лицу, рывком исчез, дверь распахнулась во всю ширь и в камеру вошел… Горднер.
Боюсь, что сейчас тюремщик по сравнению со мной явно проигрывал. По крайней мере, рот у него был открыт значительно меньше, нежели мой.
Горднер прошел внутрь камеры несколько шагов, остановился и поморщил нос, ну, мол, и запашок здесь. Вы бы, господин барон, несколькими днями раньше зашли, боюсь, вам бы его еще и зажать пришлось. Вероятно, даже двумя руками.
Особенно когда сквознячок, гуляющий по канализации, приходил нас навестить. Сейчас это жерло смрада надежно прикрыто обеденной чашкой Горгена, идеально подошедшей по диаметру, и открывается только по мере надобности…
Горднер был при шпаге, когда-то у нас называемой эстоком, даге, и пистолете с колесцовым замком, считая такой наиболее надежным. Так то оно так, вот только взводить каждый раз пружину замка специальным ключом скорострельности нисколько не прибавляет.
Вообще-то сюда запрещено входить с оружием. Даже наши тюремщики имели при себе только деревянные дубинки.
Вот только я хотел бы посмотреть на того, кто посмеет Горднеру что-то запретить. Если только он не император или, на худой конец, не самый завалящий герцог.
Сердце мое билось учащенно, неужели он пришел за мной? А если нет? Разум подсказывал, ну за кем же еще, не стуима же он решил себе подобрать.
Горднер обвел взглядом помещение, скользнул им по выскобленному еще с вечера столу. По полу, неровной каменной кладки, но безо всяких намеков мусора. По соломенным матам сложенным один на другой, для того чтобы на них было удобней сидеть, остановился им на мне и сказал:
— Что стоишь, пошли — затем еле заметно усмехнувшись, добавил — брат Тимура. -
Я посмотрел на Сориуса, Диста, стоящих, как обычно, за моей спиной. Ведь я им обязан жизнью. А сейчас, получается, просто их бросаю. Перевел взгляд на Горднера, но тот лишь покачал головой, нет, это без вариантов, и нетерпеливо мотнул ею, указывая на выход. Ничего, одну минуту потерпишь.
И мне оставалось лишь пожать им руки, похлопать по плечам и подмигнуть. Держись братва, даст Бог и свидимся.
Хороший парень Сориус, при всем притом, хороший. Нет за ним убитых людей, не душегуб он. И старушек он не обворовывал, у местного преступного мира тоже есть свои законы и понятия.
Диста жалко как человека, потому что ничего хорошего ему не светит. Если повезет, отделается рудниками, а если очень повезет, то всего лишь проведенными на них парой десятков лет.
Дист рассказал мне свою историю, и не было в ней ничего такого, что нельзя будет услышать через много-много лет.
Деревня, в которой он родился и жил, принадлежала барону Приенрису, одному из наиболее уважаемых граждан Кергента. Но речь идет не об этом бароне, хотя и он причем. Прожил Дист в своей деревне почти двадцать лет до того самого момента, когда и произошли следующие события.
Прибыл в очередной раз в деревню сборщик податей, чтобы собрать недоимки. Встретили его с подобающим почетом и уважением. И должность его этого заслуживает, и нечем платить крестьянам было, неудачный сезон выдался. Вот и надеялись они получить отсрочку до следующего урожая.
Сборщик, казалось бы, и не против этого был, но выдвинул встречное условие. Пойдет он им навстречу, лично с бароном переговорит и все будет на мази. Только и селяне должны ему не отказать. А желание его вот в чем оказалось. Жила в деревне девушка, очень милая и с лица и фигурой. Вот и выдвинул сборщик податей свое условие: будет она с ним ласкова и сразу все вопросы положительно решатся. Если же нет, то не обессудьте, служба прежде всего, а барон и благодетель ох как лют.
Надо ли говорить о том, что девушка эта оказалось Дисту невестой. И отведал сборщик вместо ласк девичьих кулаков ее жениха. Да так отведал, что увезли его в беспамятстве. Дело политическим оказалось, как же, если всякий вместо податей таким образом платить начнет, то это уже конец света будет.
Арестовали Диста, да он и не прятаться не стал, чтобы остальным худа не сделать. Всего неделя до их свадьбы осталась, когда все это случилось. Понимал Дист на что шел, да только не смог через себя переступить…
И помочь я вам никак не могу, как бы страстно мне этого не хотелось. Ничем не могу. Вы уж держитесь здесь как надо, у вас получится. И прощайте.
… А сердце продолжало биться учащенно, но уже по другой причине. Сейчас еще рано и если очень повезет…. Как же я мечтаю, чтобы повезло.
Когда дверь камеры захлопнулась за моей спиной и опять без того скрежета, что мне еще долго будет сниться в кошмарах, я обратился к Горднеру с просьбой:
— Господин барон, одолжите монету, мне нужно отдать долг.
Тот предложил горсть монет на выбор. Меня устроила медная, от нее меньше блеска. Этим он мне тоже нравился, никогда не задаст лишних вопросов. Надо, значит надо.
Мы шли полутемным коридором, трое стражников, Горднер и я. Медная монета надежно была прижата к ногтю большого пальца полусогнутым указательным.
Вот сейчас, за поворотом коридора. И если мне очень повезет…
Повезло, мой давний знакомый еще не сменился. И утренние часы на посту достались именно ему. Он стоял, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу, последние минуты самые томительные.
Когда до него оставалось пара шагов, я чуть сбавил ход, одновременно посылая монету вперед, используя большой и указательный пальцы как катапульту. Монета пролетела удачно, не задев никого из идущих впереди людей, и весело зазвенела на каменном полу коридора. От серебряной монеты звона было бы больше, но она светлая и ее полет легче обнаружить.
