— Он что, действительно числится где-то там, у них, великим магистром? — поморщился Скорцени.
— Нет, это я его так называю.
— Так вот, впредь великим магистром Ордена зомби будете числиться вы, Крайз.
— Это невозможно, — не очень убедительно возразил Крайз.
— Мало того, мы и в самом деле создадим этот Орден, способный потрясать воображение не только наших современников, но и многие поколения потомков. «Великий магистр Ордена зомби доктор Крайз!». В моих интонациях достаточно пафоса?
— И величия, — улыбнулся своей обескураживающебезобразной улыбкой унтерштурмфюрер.
— Отныне вас будут именовать только так. Кстати, этот негр с французской фамилией, имя которого вы только что упоминали… Из какой африканской страны его привезли к нам?
— Из латиноамериканской. Он из Гаити. Но ремеслу Клод Мартье обучался в Африке. СЪстрова ему пришлось бежать. Точно так же, как когда-то и мне — со своего.
— Говорят, он отказывается передавать вам свои секреты.
— Было бы странно, если бы Мартье охотно делился ими. В конце концов, это секрет зомби… Вековые тайны двух кланов колдунов — африканского и гаитянского. Тем не менее, уже через неделю мы получим третий десяток зомби, созданных теперь уже в нашей «Лаборатории призраков».
— Они будут каким-то образом отличаться от созданных морской лабораторией «Аненербе»?
— Пока что неясно. Одно несомненно: они станут нашими, германскими зомби, созданными по особой «технологии», сотворенной на основе гаитянской и африканской практик.
— И кто теперь эти люди?
— Здесь правомерен другой вопрос: «А люди ли они, в полном понимании этого слова?!».
— Полемика по этому поводу может слишком далеко увести нас, господин Крайз, — предупредил Скорцени. — Удобнее спросить, кем они воспринимают самих себя.
— Тоже сложный вопрос. Умерщвляли мы их русскими.
— Считаете, что после воскрешения они не будут осознавать себя русскими?
— Скорее всего, нет.
— Трудно в это поверить. Ведь какая-то родовая память у них все же остается. И потом, язык. Да-да, Крайз, что вы скажете о языке, на котором они общаются и который ясно указывает на то, что общающийся на русском языке принадлежит к русскому этносу.
— Язык, возможно, единственное, что способно будет определять их этническую принадлежность. Но и этого признака их можно лишить, приучая к сокращенному германскому языку команд. И потом, давайте спросим себя: а способны ли зомби понять, что скрывается за их языком общения, какому именно народу принадлежит их язык, и кто они такие, эти самые русские или поляки.
— И над этим следует поразмыслить.
— Кстати, все трое оказались фанатичными коммунистами.
— Что значит: «оказались»? Их ведь наверняка отбирали как коммунистов. У нас десятки тысяч русских военнопленных, так что у вас было достаточно всевозможного людского материала.
— Конечно же, — невозмутимо признал Крайз, — их отбирали.
— Вот я и спрашиваю: почему вдруг остановились на коммунистах? — подозрительно взглянул штурмбанфюрер на Крайза и фон Риттера.
Но барон красноречиво пожал плечами, давая понять, что старается не вмешиваться в этот процесс и всю ответственность возлагает на магов из «Лаборатории призраков».
— Нет, почему, дьявол меня расстреляй, все они происходят из коммунистов?!
— Эксперимент. С элементами риска, естественно.
— Мне понятно ваше пристрастие к коммунистам, Крайз: еще бы, защитники оскорбленных и униженных… К коим причисляете и себя. Однако культивировать разведение коммунистов в подземельях «Регенвурмлагеря» в то время, когда там, на поверхности, их всячески стараются истреблять!.. Не вводите меня в искушение и не пытайтесь предстать перед миром злым гением Европы.
— Коммунисты, как и те, что воспитаны на коммунистических догмах, — почти идеальный материал для формирования зомби, призраков «СС-Франконии». Истребляя интеллигенцию, убивая всякое желание мыслить неординарно, не «как все», коммунисты из поколения в поколение культивируют особый вид человека «гомо-пролетариус». А это, позволю себе изречь, уже полузомби: под страхом смерти отученные мыслить и под страхом смерти приученные подчиняться. К тому же они заражены бациллой ненависти к частной собственности и пристрастием к вождизму. Нам остается разве что немножко подправить эту «заготовку» коммунистов рукой мастера.
Лишь выслушав этот его зомбострастный монолог, Скорцени понял, что выбор на Крайза как начальника лаборатории пал неслучайно. И что он оказался удачным. А заодно упрекнул себя, что поленился более основательно разобраться в том, что такое зомби, каковы в принципе возможности этих полувоскрешенных мертвецов, и чего сугубо человеческого в нем уже никогда не возродить.
— А как вы находите в качестве исходного материала закоренелых нацистов, дорогой Крайз?
— А вы, уважаемый штурмбанфюрер? — не растерялся Фризское Чудовище. — Обнаруживаете слишком много общего?
Скорцени поначалу опешил от его наглости, но очень скоро пришел в себя.
— И все же попробуйте расширить круг претендентов.
— Кстати, гауптштурмфюрер фон Штубер, — попытался увести их от слишком опасной темы комендант «СС-Франконии», — прибыл в «СС-Франконию» с неким пленным украинцем, бывшим семинаристом и величайшим специалистом по возведению распятий.
— У нас теперь появилось множество специалистов по распятиям, — возразил обер-диверсант. — Но если одного из них Штубер привез с собой из Украины, то, очевидно, только что вы упустили какую-то важную деталь. Или же ее упустил сам Штубер.
— Вы правы, — пристыжено прокряхтел барон. — Этот русский и сам был распят.
— Кем? — машинально спросил Скорцени.
— По приказу Штубера.
— И вы, фон Риттер, умудрились забыть такую тонкость! — укоризненно взглянул на него Скорцени. — Мастер по распятиям, бывший семинарист, который сам был распят… А что, комбинация в духе Вилли Штубера…
— Вы правы: это в его духе.
— Напомню, что гауптштурмфюрер направлен к вам, чтобы возглавить службу безопасности, а заодно — руководить еще одним экспериментом.
— Каким именно экспериментом? — не понял фон Риттер.
— Пока не знаю. Вам известно, что Штубер — «величайший психолог войны»? Нет? Не беда, вскоре вы получите возможность убедиться в этом. Вся война — с ее страданиями, смертями, предательствами и подвигами, клятвами и отречениями — всего лишь уникальный эксперимент, за которым сам Штубер наблюдает, как сатана — за кипящими котлами ада. И если ему действительно подвернулся некий семинарист-украинец, специалист по скульптурным «распятиям», значит, ожидается что-то интересное.
