Барбара Хэмбли - Байки из дворца Джаббы Хатта-2: Выбор дегустатора (История шеф-повара Джаббы)

Все началось в тот день, когда Джабба Хатт приобрел двух новых дроидов.

Не то чтобы прибытие новых рабов в уединенный пустынный дворец Жир-нотелого было значительным событием для Пор-селлуса, изможденного шеф-повара этого криминального босса. Когда Малакили, смотритель хаттского ранкора, сообщил ему о новом прибавлении, единственным вопросом повара было: «Чем они питаются?» На что Малакили ответил: «Они — — дроиды». Он сидел, взгромоздившись на край длинного и массивного кухонного стола, ковыряясь в двух кубометрах потрохов рососпин-ника и поедая беньеты (обжаренные ломтики фруктов в тесте). Вокруг беньетов Порселлуса в Мое Айсли складывались небольшие культы — нужно добавить, это были едва ли не самые странные объекты почитания в этом порту. В одной из четырех печей у Порселлуса был огромный котел с ними, и в длинной, с низкими стенами кухне стоял неимоверный жар. — Хорошо, — сказал Порселлус. Он не то чтобы возражал, когда кто-то приходил на его кухню, чтобы выпросить перекусить.

Просто большая часть народа со двора татуин-ского криминального босса, крутившаяся у него на кухне, ужасно нервировала повара.

— И довольно вежливые, — добавил Малаки-ли. — С высококлассной социальной программой.

— Это меняет дело.

Порселлус осторожно вынул последние бень-еты из кипящего масла точно в нужный момент, опустил их на бумагу, покрывающую стойку, благоговейно обсыпал сахарной пудрой и активировал портативную электрическую изгородь вокруг них.

Он улыбнулся своему другу: — В отличие от нынешней компании.

— О, охранники и штаб не так уж и плохи… — Малакили сделал паузу, когда Флегмин, кухонный слуга, вошел, неся ящик только что доставленных хрупких белсавианских фруктов.

Прыщавый юноша хлюпнул носом, вытер его пальцами и начал вынимать фрукты из ящика, тут же напустив на себя угрюмо-обиженный вид, когда Порселлус резким окриком прогнал его мыть руки.

— Ну, может быть, некоторые, — признал смотритель ранкора.

Он спрыгнул со стола и подошел к шеф-повару, который со знанием дела осматривал фрукты на наличие вмятин. Флегмин попытался между делом цапнуть беньет — — электрический заборчик отшвырнул его на пару метров, впечатав в ближайшую стену. Он ретировался, посасывая обожженную руку.

— Мне нужно кое-что сказать тебе, друг мой, — прошептал Малакили.

Порселлус отвлекся от работы, знакомый холодный ужас окал ему грудь.

— Да?

В давние дни, когда он был шеф-поваром Ин-диса Милора, губернатора Бриекса и моффа сектора Варвенна, и самым ценным приобретением благородного имперца — а как же иначе, если он трижды получал Золотую Ложку и выигрывал приз Тселгормета за изысканность блюд в течение пяти лет? — — Порселлус в общем-то не был нервным человеком. Он заботился о совершенствовании своего искусства, да как и любой другой великий маэстро. Конечно, волновался время от времени о жесткости подаваемой меренги, когда Император был гостем губернатора Милора, или о тщательно подобранном сочетании компонентов в соусе, который подавался на посольском банкете…

Но он не был склонен вздрагивать от ужаса при каждом неожиданном слове.

Пять лет рабства во дворце Джаббы Хатта совершили этот эффект.

— У Джаббы опять было несварение прошлой ночью.

— Несварение? — — позднее Порселлус осознал, что его немедленной реакцией должен был стать неуправляемый ужас, но сейчас это был лишь недоверчивый смешок. — Ты хочешь сказать, что есть что-то, что он не может переварить?

Малакили еще больше понизил голос.

— По его словам, он думает, что это «фиер-фек». Насколько я понимаю, на хатте, — мягко продолжал он, — это означает «яд».

А вот теперь пришел и неуправляемый ужас. Порселлус почувствовал, как побледнел, а его руки и ступни стали холодными, несмотря на печной жар на кухне.

Смотритель ранкора положил большую ладонь на плечо друга.

— Ты мне нравишься, Порселлус, — сказал он. — Ты мой хороший друг и разрешаешь мне брать объедки для моего малыша… — Он ткнул большим пальцем в сторону горы дымящегося мяса и мясных отходов, занимающей две трети стола. — Я не хочу, чтобы мне пришлось швырнуть тебя в его пасть. Поэтому я решил перекинуться с тобой парой слов, прежде чем Биб Фортуна доберется сюда, чтобы поговорить с тобой.

Малакили подобрал углы промасленной ткани, на которую были свалены потроха, и выволок сверток за дверь, оставив след протекшего сока.

— Спасибо, — проговорил Порселлус, хотя у него слишком пересохло во рту, чтобы вообще издать звук.

— Его великолепие крайне недоволен.

— Для этого абсолютно нет причин, ваша милость. Это всецело результат прискорбного недоразумения.

Порселлус чуть не вдвое сложился в глубоком поклоне и надеялся, что Биб Фортуна, отвратительный тви'лекк, дворецкий Джаббы Хатта, не заметит перерытых ящиков и коробок, покрывающих каждую горизонтальную поверхность на кухне в результате бешеного поиска всего, что могло причинить беспрецедентный дискомфорт Жирнотелому. Так как многие деликатесы, все это время шедшие на омлеты, рулеты и тушенья для хатта, были несъедобны для любых рас меньшего размера, поиск был непрост — шеф-повар до сих пор удивлялся по поводу козотравника, который он использовал прошлым вечером в качестве начинки для гэмвиджа, и маленькой неподписанной красной коробочки с неизвестной пастой, содержимое которой использовалось для украшения вчерашних шоколадных фигурок.

Маленькие глазки тви'лекка сузились еще больше, в мрачноватом свете кухни они напоминали грязное стекло.

— Ты ведь знаешь, как наш повелитель заботится о своем здоровье.

Ни один из них, конечно же, не собирался произносить слово «яд».

— Разумеется.

Порселлус лег ниц, размышляя о том, что, учитывая, сколько Джабба употребляет жиров, холестерола и алкоголя (не говоря уже о менее определяемых веществах), а также его невообразимую сексуальную жизнь, хатту едва ли нужен был яд. Порселлус все еще пытался поверить в предположение, что хатта вообще возможно отравить.

— Мне едва ли нужно уверять вас, что за все время моей службы здесь я не использовал ничего, кроме самых превосходных, самых здоровых и самых вкусных ингредиентов для удовлетворения изысканного вкуса Его великолепия. Я отказываюсь понимать это крайне огорчительное происшествие.

Скрестив руки, Фортуна тихо постучал длинными ногтями по собственным бицепсам.

— Если ситуация продолжится, — произнес он мягким голосом, — от вас могут потребоваться объяснения.