Порселлусу, стоящему перед постаментом Хатта на декоративном люке, закрывавшем яму ранкора, удалось издать короткий звук, но не более. В восьми метрах у него под ногами в темноте тихо засопел ранкор.
Жуткие глаза сузились: — Может, ты ищешь способ погубить меня?
— Никогда! — Порселлус рухнул на колени, заставив этим ранкора подняться во весь рост и понюхать решетку, и умоляюще сжал руки. — Как я могу доказать свои благие намерения?
Джабба неторопливо рассмеялся, по звуку это походило на отрыжку банты.
— Что ж, пусть мой маленький друг докажет, — сказал он и потянул цепочку, которую держал в руке. Из-за возвышения позади него поднялась миловидная танцовщица, тви'лекка Оула, последняя игрушка Джаббы. Ее нежное лицо выражало опасение, что было вполне естественно.
Порселлус никогда не знал в точности, что Лжабба делал со своими «игрушками» — — обычно те были женского пола, но всегда юными, гибкими и красивыми — но он знал, что они не протягивали долго, и слышал несколько поистине ужасных историй от своей подруги, тоже рабыни, аскайанки Йарны.
Но сейчас Джабба лишь подцепил пальцем начинку овощного блинчика и протянул ей. Через секунду с видимым отвращением Оула слизнула густую начинку с его скользкой лапы.
— А теперь принеси мне настоящей еды, — булькнул Хатт, поворачиваясь к Порселлусу. — Свежей. Живой. Нетронутой.
К тому времени как Порселлус вернулся в дворцовый зал со стеклянной чашей живых кла-туинских упругих гуляшек в ароматизированном бренди (чтобы они не поубивали друг друга, как это водилось у маленьких злобных созданий), Оула, отнюдь не пострадавшая от овощных блинчиков, танцевала, призывно-чувственно покачивая длинными лекку, цепь все еще охватывала ее шею. Ее выступление, подумал Порселлус, должно навсегда отвлечь Джавбу от мыслей о фиерфеке.
Обычно Порселлус держался как можно дальше от двора Джаббы, насколько это было возможно в пределах дворца, так как порочная и жестокая толпа охотников за головами, наемников и прочего межгалактического сброда вселяла в него ужас. Но сегодня он стоял, прислонившись спиной к арке дверного проема, худой, седеющий, с нервным взглядом, в невыразимо испачканной белой одежде. Он слушал джиз-музыкантов, так как всегда любил хорошую игру, смотрел на танец и отчаянно надеялся, что красавица Оула не погибнет по неизвестной причине, как это случилось с АкБузом. В голове его возник вопрос, что же могло стать причиной смерти капитана баржи, но кто может знать наверняка в таком ужасном месте?
Джабба с жутким смехом рванул на себя цепь танцовщицы. Оула дернулась, не в силах сдержать гримасу отвращения — было ясно, что он не собирается больше кормить ее овощными блинчиками, — и некоторое время Хатт забавлялся, играя с ней, как с рыбкой, перед тем, как открыть люк и швырнуть ее в яму ранкора. Тви'лекка в ужасе вскрикнула, и все бросились к решетке понаблюдать за развлечением; Порселлус попятился, дрожа, как травинка, попавшая в ураган. Небрежность, бесцеремонность убийства привели его в ужас… Хатт убил девушку без малейших раздумий, тут же приступив к поглощению очередной гуляшки.
Вот так, подумал Порселлус, бледный и готовый упасть в обморок от шока, он убил бы и своего шеф-повара, если бы несварение снова вернуло его к мысли о «фиерфеке», В эту ночь охотник за головами привел вуки.
Это была в некотором роде операция по зачистке. Вуки — свыше двух метров всклокоченной шерсти и злобы — был партнером кореллианско-го контрабандиста по имени Соло, чье неподвижное тело, замороженное в карбоните, украшало стену покоев Джаббы уже несколько месяцев. Одно время Порселлус прокручивал в голове идею о том, чтобы разморозить человека и договориться с ним о помощи в побеге, но в последнюю минуту нервы сдали. Было невозможно предположить, насколько он будет способен к сотрудничеству, даже если Порселлус будет укрывать его достаточно долго, пока тот не избавится от слепоты и слабости, возникающих от пребывания в спячке. К тому же повара бросало в пот при мысли о том, что сделал бы с ним Джабба, если бы застал его при попытке к бегству.
Джабба назначил награду за вуки в пятьдесят тысяч кредиток и был готов заплатить половину от этого. После продолжительных переговоров с охотником за головами — невысоким существом в кожаной дыхательной маске — которые включали в себя угрозы задействовать термический детонатор, весьма кстати нашедшийся в его кармане, они сошлись на тридцати пяти. К этому моменту Порселлус удалился на кухню, размышляя о том, что совершенно не приспособлен для финансовых дел такого сорта, и думая, что он стал бы делать, если бы этот охотник явился к нему на кухню, требуя беньетов или чантиллий-ского крема.
Кухонный слуга, Флегмин, был непоправимо мертв и лежал на полу посреди приемной комнаты. Перед взглядом Порселлуса сгущалась тьма — тьма, пахнущая ранкором. В следующее мгновение огромная рука оттолкнула его в сторону, и гран Рие-Ииес, подлый жулик и представитель нижнего круга двора Джаббы, неуклюже прошел в приемную комнату; три его глаза на коротких стебельках выпучились, когда он с недоверием уставился на тело.
— Я тут совершенно ни при чем! — — взвизгнул Порселлус. — Он не съел ни кусочка на этой кухне! Он даже не прикасался к посуде!
Рие-Ииес, стоя на коленях шаривший в открытой коробке с козотравником возле тела Флегмина, не обратил на вопли никакого внимания.
— Эй, — с сопением прогрохотал бас из дверей. — Он спит?
Это был охранник-гаморреанен. Тот же самый охранник, понял Порселлус, который обнаружил его с трупом Ак-Буза в коридоре.
Жизнь промелькнула перед глазами шеф-повара калейдоскопом из крокетов и корускант-ского соуса.
— Это не я!
— Ты как раз вовремя! — — Рие-Ииес вскочил на ноги. — Я только что нашел его… э-э… вот прямо так — в коридоре, возле туннеля, ведущего к жилищу Эфанта Мона! И я принес его сюда, чтобы оказать… э… экстренную кулинарную помощь! Особый метод искусственного дыхания при помощи кухонных отбросов! Это техника первой помощи, которой я научился у…
С видимым хладнокровием Порселлус выскользнул из комнаты и укрылся в самом темном углу кухни. Оттуда несколько минут спустя он увидел, как охранникгаморреанец, исполненный сознания долга, тяжелой поступью вышел наружу, неся тело кухонного слуги, переброшенное через плечо. Вскоре за ним последовал сам Рие-Ииес, пошатываясь, словно его мозг был затуманен сильными парами суллустианского джина.
Во дворце, без всякого сомнения, что-то творилось.
— Заговор, — прогрохотал Гартогт, охранник-гаморреанец, вернувшись в кухню следующим утром. Труп Флегмина все еще болтался на его плече и уже подвергся действию усиливавшейся дневной жары. — УЛИКИ.
