– Папа, извини, но я не хочу жениться на Лене Апулевич, – сказал Дима. – Мы с ней абсолютно разные люди.
– И очень хорошо, что разные, – заметил Родион, освобождаясь от лат и аккуратно укладывая их в специальный футляр, – женишься – так остепенишься. А то ползаете под землей, как кроты. Не нравится мне это твое увлечение.
Родиону действительно не нравилось, что Дима вступил в диггерский клуб, да еще и притащил туда своих друзей из университета. Под землей может случиться все что угодно – обвал, например. Вон сейчас в Москве проваливаются целые куски поверхности, подмытые грунтовыми водами или из-за неисправных коммуникаций. А можно и заблудиться, с Димиными способностями искать и находить приключения этот вариант нельзя отнести к разряду невероятных.
Сам Сидоркин-старший панически боялся темноты, подвалов и даже обычных деревенских погребов, пережив несколько неприятных часов в захлопнувшемся подполе у бабушки в доме, где он проводил каникулы. Он был так напуган, что даже не кричал, а наверху взрослые сходили с ума, разыскивая маленького Родиона. И после того как он нашелся, фельдшерица отпаивала бабушку валерьянкой и даже сделала ей какой-то укол. Да и сейчас, будучи успешным и солидным человеком, Родион Петрович так и не избавился от своей фобии, хотя никому в этом не признавался.
– А мне не нравится, что мне придется таскаться за Пулей по рублевским раутам и парти… – возразил Дима с упрямым видом. – Ленка ведь зациклена на гламуре…
– Гламур, тужур, бонжур… Что в этом плохого? – спросил отец, поднимаясь по ступеням в холл. – У тебя есть кто-то другой на примете? Какая-то красотка вмешалась в наши планы?
– Пока не вмешалась, – ответил Дима и сразу подумал о Кате. «Да пожалуй что и вмешалась», – пришло ему в голову в следующую секунду, но он ничего не сказал.
– Ну вот и чудно! – закончил разговор Сидоркин-старший.
«Дети растут так быстро, – подумал он, посмотрев на Диму, – не успеешь оглянуться, а они уже взрослые. И пора думать об удачной женитьбе, потому как негоже жениться на ком попало. Брак он как бизнес – бывает провальным и плодотворным. Лена девочка как девочка – не лучше и не хуже других, а вот ее папенька-олигарх представляет из себя главный приз. Все от этого брака только выиграют, ведь оба отца могут дать своим детям прекрасный старт… Вот только бы уложить поудобнее эти правильные мысли в Димкиной непокорной голове…»
Родион окинул довольным взглядом богато обставленный холл, дорогую, сделанную на заказ мебель, коллекцию средневековых японских мечей, подлинники Хокусаи и Утамаро[3] на стенах: раритеты, стоившие целое состояние.
Ведь все это вкупе с особняком, карманным банком и десятком горнодобывающих предприятий за Уральским хребтом создано благодаря его умению рационально мыслить, владеть собой и управлять временем – как своим, так и привлеченных специалистов.
Дима, понурившись, шел следом за отцом и думал о том, что Лена Апулевич со временем станет точной копией его мачехи Изольды.
Вот и она, легка на помине, спускается со второго этажа, затянутая в элегантное черное платье, которое она называет домашним. Другая женщина не погнушалась бы надеть это платьишко, отправляясь на прием в каком-нибудь европейском посольстве. Дима едва заметно поморщился. Сейчас начнет учить жить…
Действительно, Изольда не подвела. Разведя руки в театральном жесте сожаления, нарочито удивленно подняла тонкие брови и, старательно модулируя, произнесла хорошо поставленным голосом:
– Боже мой! Димочка! Как ты одет? Почему весь грязный? Представляешь, если тебя увидят родители невесты? Что они подумают о тебе, обо всех нас? И это накануне помолвки!
– Да какая помолвка? – спросил Дима раздраженно. – И вообще у меня сессия! – Он развернулся и отправился к себе в комнату, где с облегчением закрыл за собой дверь.
Настроение было хуже некуда: Диме стало страшно одиноко, да еще и сердце ныло в ожидании чего-то неприятного. И хотя он твердил себе, что это просто обычное нервное возбуждение перед сессией, на самом деле экзамены не имели к предчувствию никакого отношения. Никогда еще он не ощущал себя так странно…
Дима с размаху бросился на застланную коричневым лохматым покрывалом кровать, перевернулся на спину и закинул руки за голову. На противоположной стене в простой деревянной рамке висел фотографический портрет его матери Татьяны, молодой, веселой и очень напоминавшей русалку своими длинными волосами и озорным манящим взглядом. Дима знал, что у Изольды всегда портилось настроение, когда она видела этот снимок, поэтому и повесил его на стену вместо оберега…
Конечно, Изольда старалась не подавать вида, что фото Татьяны ей неприятно, но для Димы не была тайной неприязнь мачехи к рано умершей предшественнице. Ведь при ее жизни Изольда была всего лишь отцовской секретаршей. Но секретаршей умненькой, из тех, кто не желает оставаться игрушкой шефа, а добивается гораздо большего…
Она всегда была наготове с блокнотом и карандашом в руках, одетая в строгий деловой костюм, а не в вульгарное мини. И постепенно ей удалось занять важное место в жизни Родиона Сидоркина, который сторонился женщин после смерти первой жены. Изольда сопровождала его на приемы и вела себя очень достойно, а на работе никогда ничего не забывала и не путала. И выглядела не доступной девицей, а холеной и уверенной в себе женщиной. Постепенно она окружила шефа почти материнской заботой и стала совершенно необходимой и незаменимой. А потом неожиданно для Родиона призналась в любви, чем удивила его несказанно. Тактика оказалась верной: Сидоркин-старший подумал: а почему бы и нет?
Так Изольда водворилась в доме на Рублевке, где, стараясь изжить память о Татьяне, постепенно все переделала на свой вкус и лад.
Закрывшись в своей комнате, Дима честно пытался позаниматься и даже разложил на столе в художественном беспорядке конспекты и книги, но сосредоточиться не получалось. Он отключил мобильник, посмотрел американскую комедию, где герои перманентно спотыкались, падали или роняли различные предметы себе на голову и ноги, чтобы насмешить зрителей, но смешно не становилось. Не раз и не два он возвращался мыслями к давешнему странному приключению под землей. Ему казалось, что у этого события будет продолжение. Больше всего хотелось позвонить Кате, но он не сделал этого, чтобы не тревожить ее лишний раз: пусть отдохнет и придет в себя, а время для серьезного разговора найдется.
Остаток вечера простоял у открытого окна, глядя на огороженный высоким кирпичным забором двор и площадку перед домом. После смерти матери Изольда, чтобы не платить садовнику, приказала выполоть на участке Сидоркиных всю траву, вырубить деревья и кустарник, а саму территорию выложить красной, похожей на булыжник плиткой. Теперь здесь запрещалось расти даже цветам. Грустно все это!
