Пока мысли, словно рой диких пчел весной, вились в голове, руки уже сделали ту работу, о которой так беспокоился Сальваторес. Подхватив автомат, как учил меня Мигель, я, пригнувшись, вышел из приземистой хижины, заменявшей в отряде арсенал. Ночь черным одеялом накрыла лагерь, лишь кое-где мерцали тщательно укрываемые огоньки керосиновых ламп и небольших костров в очагах. Не дойдя десяти метров до хижины, где дрыхли вповалку бойцы, я остановился. Спать не хотелось, хотя позади был день, полный всяких хозяйственных поручений, которыми меня нагрузил новый командир. Сначала таскал воду для кухни, потом помогал этому хромому дьяволу Сальваторесу, отчего до сих пор ощущалось онемение в плечах и побаливали колени и спина. Из хижины доносился запах немытых тел, табака и оружейной смазки, что явилось еще одним аргументом в пользу вечерней прогулки. Патрулей бояться не приходилось, Пелюда, наш бравый вождь на эти несколько дней, следил только за тем, чтобы были выставлены охранение и два обычных поста на тропах, ведущих в лагерь с севера и юго-запада. Поэтому многие жгли небольшие костерки, кто-то подшивался при свете ламп, но, помня о наказании за нарушение приказа команданте Рауля, никто не прикасался к спиртному. Быть брошенным на съедение муравьям означало медленную и мучительную смерть, которой вряд ли себе пожелаешь в здравом уме.
Неожиданно тонкий звук привлек мое внимание: кто-то напевал старинную рыбацкую песню, с помощью которой деревенские рыбари с запада заманивают улов к себе в сети. Монотонный, тягучий напев звучал тихо, почти неслышно, если идти по своим делам, но становился явственно различимым, стоило только встать неподвижно и прислушаться. Немного постояв и определив место, где сидел поющий, я понял, что это старый шаман. Пройдя еще метров тридцать, я очутился на окраине лагеря, где колдун устроил свой собственный, сложенный из бамбука и пальмовых листьев шалаш. Никто толком не знает, как и когда он прибился к отряду, теперь казалось, что шаман был с нами всегда. Лечил раненых, когда медичка, сеньорита Анна, не могла ничего сделать, показывал старые тропы, если карта молчала или говорила, что дальше не пройти. Индейцы, которых в отряде насчитывается почти треть, беспрекословно слушались этого сморщенного, как лежалый корень батата, человека, увешанного бусами и плетенными из кожи и трав амулетами. У старика было христианское имя, но все чаще пользовались тем, которым его называли индейцы, — Кавала, произнося его быстро, с ударением на втором слоге. Как-то раз, сильно подвыпив, один из индейцев проговорился мне, что с языка гринго это переводится как «Далекий Голос». Индейцы называли так не только американцев или других белокожих и черных, как ночь, пришлых. Для них «гринго» были все, даже люди из соседних племен. Потом этот разговорчивый парень куда-то исчез, из чего я понял, что о том нашем разговоре лучше помалкивать.
Как я и подозревал, в хижине горел небольшой костерок, а сам Кавала сидел в полном своем облачении, только вместо обычной набедренной повязки его тощую задницу теперь прикрывали криво обрезанные под шорты полосатые камуфляжные штаны, а голову венчало такое же кепи, только убранное птичьими перьями. Короткий плюмаж был закреплен на ленте из сброшенной питоном кожи, хитро пристроенной вместо тульи. Я только один раз видел его таким — в тот день он долго говорил с команданте Раулем, а потом отряд очень быстро ушел с насиженного места. Старик сдвинул кепи на затылок и, пошуровав в костре своим желтым от времени бамбуковым стеком, бросил взгляд в мою сторону:
— А-а! Ты пришел, как я и просил.
— Не помню, чтобы ты звал меня. — Это было неожиданно, поскольку за последние три дня мы со стариком не обмолвились и словом. — Прости, если опоздал.
— Хе-хе. — Голос у колдуна был скрипучий, от него пробирала дрожь, и кожа покрылась пупырышками. — Нет, ты пришел как раз вовремя. Пора собираться и уходить отсюда, Симон. Это нужно было сделать еще неделю назад, но… Человек с тусклыми глазами из страны, где живут ледяные демоны, должен был взять след. Старый Кавала хотел помочь, теперь все решает Келатипататль, он поведет чужеземца по своим тропам и не даст ему промахнуться. А мы должны уходить…
Что-то такое я и подозревал: эти индейские брухос и правда были поголовно колдунами. У нас в Паломе, где я родился и вырос, тоже жила одна женщина, было ей лет тридцать и звали ее Агнесса. Она просто знала всякие травы, заговоры для скота и красива была — просто страсть, хоть и совсем старая, на мой вкус. Но с индейскими колдунами сроду никто не тягался, говорят, что они могут украсть душу человека, только посмотрев ему в глаза. Поэтому я старался лишний раз не встречаться взглядом с этим замшелым пнем Кавалой и не глядеть в его тусклые маленькие зенки, кто знает, что у старого хрыча на уме. Мысль о том, что пора уходить, показалась мне здравой и своевременной. В отряде не было ничего такого, что заставляло бы тут задержаться. Полицейских и солдат можно убивать и в одиночку, терпеть придирки приходилось только из-за науки, которую нам тут преподавали «советские». А сейчас до меня дошло, что Мигель и его солдаты сюда больше не вернутся. Жаль расставаться только с сеньоритой Анной, надо бы ее предупредить, прежде чем исчезнуть.
— Ладно, старик, пойду собирать вещи, да предупрежу сеньориту Анну, может, и она с нами…
Шлеп! Бамбуковая палка шамана молниеносно опустилась на мое левое плечо, и его обожгла резкая боль. Брухо резко приблизил свое лицо к моему, так что я ощутил гнилой запах из его пасти с черными от табака зубами, перебиваемый ароматом, идущим из множества мешочков, нанизанных на ожерелье, покрывающее всю грудь колдуна. От неожиданности я совершенно растерялся.
— Глупый мальчишка! — Колдун встал во весь свой невеликий рост и, пройдя шалаш в два шага из угла в угол, снова сел напротив меня. — Женщина — это порождение Негеулькат, богини леса. Пусть богиня сама спасает свое отродье, нам важно уйти сейчас, пока…
Речь шамана прервала длинная пулеметная очередь, прозвучавшая в ночи, словно трескучий раскат грома; следом гулко бухнули три разрыва. Шаман вскочил и, схватив меня за руку, вытащил из шалаша на улицу.
— Поздно!.. Почему ты предупредил меня так поздно, мерзкий дух! Пошли живее, парень, может быть, мы еще успеем спастись. На, выпей это сейчас же, — Кавала извлек из объемистой сумки, висевшей у него на левом бедре, склянку с темной жидкостью. — Это придаст сил, главное, не смотри на огонь.
— Я этого пить не буду и… — Я собрался оттолкнуть руку старика, но тот с силой вложил склянку мне в ладонь, сжав ее своими сильными пальцами. Невольно пришлось взять пузырек, чтобы продолжить наш бег между оживающими хижинами. Бойцы отряда организованными группками струились меж домов, подтягиваясь к западному краю лагеря, откуда все чаще звучали стрельба и новые разрывы.
