В это же мгновение Иван по плавной дуге достиг поверхности моря.
Удар! Вода оказалась неожиданно плотной, как застывшая смола, потом вдруг перешла во второе агрегатное состояние, расступилась, поглотила Ивана. И он ушел под воду. Закрой глаза, велел Иван себе в ту долю секунды, что у него была. Закрыл.
И открыл.
Он был под водой, грудь распирало, словно что-то толкалось оттуда. Б-бу-ульб. Воздух вырвался из Ивана, заставил откинуть голову. Иван выпрямился и посмотрел вперед. Дно было под ногами метрах в двух-двух с половиной. Серое, песчаное, кое-где продавленное валунами. Коричнево-черные водоросли. И сквозь мутный слой воды на Ивана кто-то смотрел.
Замирание.
Гул в ушах. Иван смотрел вперед сквозь колеблющуюся водную толщу, наползающую на берег, стаскивающую камни с мест.
Где-то позади, за его спиной, тело подлодки все еще качалось, поднимая упругие, мягкие волны, толкавшие Ивана в спину. Выкрашенная в серо-зеленый цвет, с обросшим днищем, лодка промялась в месте удара — сейчас оттуда били струйки пузырей, улетали вверх. Вода врывалась внутрь, бурлила, заполняла собой пространство лодки, выталкивала из лодки воздух. Где-то там, в командном отсеке, все еще горели одинокие лампочки, потрескивал древний сонар, и — бамм — корпус лодки сотрясается в последней агонии. Капитан Красин стоит по пояс в воде, молчаливый, засунув руки в карманы черной шинели, и спокойно смотрит, как вскипающая белым вода втекает в люк, быстро поднимается, заполняет отсеки. С треском лопается очередная лампочка, летят искры. Красин смотрит и молчит. Уходит с кораблем на дно, как последний капитан балтийского флота. Мы из Кронштадта. Б-бу-ульб. Б-бу-ульб.
Руки в карманы шинели. Черная пилотка.
Красин улыбается.
* * *
Человек ведра и швабры.
Он не помнил, когда начал пить. То ли в конце школы, то ли в начале мореходки — неважно. Важно другое: что это единственное из увлечений, в котором он хоть чего-то достиг.
Иногда так хочется пожалеть себя.
Сесть на пол рядом со своей койкой на втором ярусе жилого корпуса Техноложки и сидеть, качаясь и подвывая.
Это особое удовольствие.
Лейтенант Красин поднимает голову и оглядывает свой корабль.
В лодке горят огни и где-то наверху гремит металл. Снизу хлещет вода, врываясь через носовые отсеки — которые по нормам борьбы за живучесть стоило бы задраить.
Белая пена бурлит вокруг Красина. Вода дошла уже до пояса.
Но это неважно.
Через несколько минут все будет кончено.
Красин выпрямляется. Противогаза на нем нет, дышать легко — хотя воздух и пропитан запахом вонючей трюмной воды.
Но это прекрасный запах. Запах свободы и моря.
Это даже лучше, чем запах коньяка, что сейчас плещется в его нагрудной фляжке.
Он укладывает руки на штурвал. Холодный металл под ладонями слегка шершавый. Красин слышит позади румм-румм-румм. Дизель все еще работает, даже странно, что его до сих пор не залило…
Красин ждет. Коньяк во фляжке никуда не денется.
Что ты делаешь, когда теряешь все? Идешь и топишься? Слабые так и делают. Сильные так и делают. А такие, как ты, — ни то ни се, середнячки, начинают пить.
Он начал в последних классах школы. Они сидели компанией у кого-нибудь в подъезде, забравшись повыше — этаж на десятый, одиннадцатый. Сидели на бетонных, со следами сигаретных ожогов, ступенях, среди разрисованных карикатурами и идиотскими надписями стен, смеялись и болтали. Вернее, остальные болтали, а он с некоторого времени начал просто пить. Как воду. Он не понимал, зачем тратить время на болтовню, когда основное — это залить в глотку тягучей, как разогретый электролит, водки и пропустить ее внутрь.
Через некоторое время он заметил, что теперь чаще пьет один, чем в компании. Пьет не тратя времени, молча и методично.
Ему стали не нужны друзья.
Он просто выпивал определенную дозу и вырубался. Иногда прямо там, где пил. Иногда, если не хватило, покупал добавку и догонялся уже дома, поднявшись на площадку следующего этажа.
Несколько раз его приводили домой соседи сверху. Иногда они просто спускались и звали его родителей.
Красин кивает сам себе.
Когда ты алкоголик, у тебя нет стыда. У тебя нет совести. У тебя нет ничего.
Кроме льющейся в пищевод спиртосодержащей жидкости. И когда первый глоток достигает желудка, это как взрыв. И мир раздвигается, становится огромным. Только ради этого ты и живешь. Ради момента невыразимого, необъятного, все затмевающего счастья. Чтобы его достичь, можно сделать многое.
Жажда и море.
Две его страсти.
Его пытались лечить. Но единственное, что могло бы по-настоящему его вылечить, — это море. Только вот не сложилось.
Красин из недавнего прошлого встает и начинает собираться. Надевает комбинезон, продранный на коленях, душный от грязи полосатый свитер. Причесывает волосы пятерней. Смотрит на себя в осколок зеркала.
Темные волосы, темные глаза.
Потом садится на пол. Он еще не закончил себя жалеть.
Он чувствует запах креозота в туннелях. Чувствует, как пахнет горячий металл. Сейчас он еще немного пожалеет себя, сидя на бетонном полу рядом с койкой, потом встанет и пойдет подметать коллекторы рядом со служебкой слесарей…
Когда-то давно ему собирались доверить боевой корабль.
Сейчас с трудом доверяют даже метлу.
Он помнит тот день, когда ему сказали, что он прошел по конкурсу. Военно-морская академия. Специальность: навигация и судовождение. Конкурс — сорок человек на место. И он прошел. Он будет штурманом. Возможно, даже капитаном.
Он не пил к тому времени полгода. Завязал и приналег на учебу. Математика и английский, физика и физкультура, репетитор и учебники. К марту, когда начинался предварительный конкурс, он был одним из лучших. Он сам это знал. Желание поступить горело в нем яростным, холодным огнем.
Это желание видели в нем преподаватели.
Это желание видели в нем однокурсники.
Это желание видел даже он сам.
Я сам во всем виноват, говорит отражению Красин из недавнего прошлого. Потом встает и убирает осколок зеркала в железный шкаф. Там лежат учебники по навигации, справочники по судовождению и прочее. Все, что он насобирал за двадцать лет после Катастрофы.
Книги дешевы. Потому что никому, кроме спивающегося уборщика, они не нужны.
Там же, в шкафу, висит черная военно-морская шинель с лейтенантскими погонами.
Он не имеет права ее носить. Но она висит в шкафу, таинственная и мрачная, ожидая своего часа. И даже в самый запойный период он сумел ее сохранить.
Красин из недавнего прошлого точно не знает, зачем ему шинель.
