которого говорили…тот самый…
– Я думал он моложе…
– Я думал он ниже…
– Выглядит совсем не как художник, и такой большой…
– Это воспоминание, идиот, если ты маленький, все вокруг большое…
– Шестой мастер лучше!
– Нет, Восьмой Наставник – самый лучший!
– Подлиза, ты кому угодно готов угождать, если это – Старший… лизать зад, жетон и руку!
– Тишина!!!
Коста зажмурился – виски кололо от боли, каждый шепот звучал так, как будто ему кричали в ухо.
– Одеяло – фу… что за обстановка…он что проводил задания, маскируясь под нищего?
– Заткнись!
– Сам заткнись! Я не переношу запаха нищего квартала! У меня в носу свербит!
– Тишина! Номера Шесть, Восемь, Девять, Два – первое предупреждение, – зычный голос Наставника из первого ряда, все лицо которого украшала сетка старых шрамов, заставил всех заткнуться. – Декада кончится быстро, вы заработали один штрафной круг! Не слышу?!
– Да, Наставник.
– Спасибо, Наставник.
– Благодарим, Наставник.
Взгляды Учителей с первого ряда изменились – теперь они не выглядели скучающими и усталыми, двое – Коста не познакомился с ними сегодня – даже кивнули ему, едва заметно качнув головой.
– Да, несомненно… это – Четвертый, – тихо произнес седой низенький старичок, поправив очки и – тяжело вздохнул.
– Ещё одно радостное воспоминание, – менталист пониже благожелательно улыбнулся ему и Коста замер, оценивая реакцию Наставников – не все, но несколькие из них точно помнили Мастера Хо, и помнили хорошо.
Они хотят радость? Он даст им её.
…
…ветер был теплым. Напоенный ароматами трав, которые стремились все успеть в краткий срок среднего сезона – и зацвести, заколоситься, подняв к небу соцветия, и – принести плоды, чтобы упасть семенами в землю до того, как на побережье придет холодная осень, чтобы дары, укрытые снегом сохранились до весны и расцвели…
– Круговорот жизни, – голос мастера Хо звучал умиротворенно. Наставник в одной свободной, выпущенной наружу рубахе, с наполовину распустившейся косой, стоял босой, по щиколотку утопая в траве. Походный мольберт трепал ветер, то и дело норовя сорвать прикрепленный лист.
Побережье лежало перед ними, как на ладони – зеленое море шумело, набегая на берег. Они взобрались на плато – в горы, чтобы рисовать. Снежные шапки Лирнейских белыми пиками вздымались за спиной Косты, небо оглушало синевой и глубиной, горные орланы кружили над ними, закладывая круги. Пахло костром и хлебом.
– Сгорит!
Коста рванул к костру, и перевернул палочки, дуя на обожженные пальцы – лепешки он спас, иначе опять получил бы подзатыльник.
Мастер неспешно присел на покрывало расстеленное на траве, вытащил из сумки два маленьких северных яблока – дички с румяными наливными бочками, вытер о рукав до блеска, и протянул одно Косте.
– Грызи, ненасытный… кто бы сказал, что щенки в твоем возрасте столько жрут… – вздохнул Мастер.
Коста подавился горячими кусками хлеба – он сразу стащил зубами в рот полпалки разом, и – закашлялся.
– Дыши! – прошипел Мастер, с изрядной силой хлопнув его по загривку. – Дыши, проглот… и не торопись ты так… жуй медленнее…
Коста дышал, кашлял – хлебные крошки попали в горло, и активно работал челюстями. Свою порцию он смел за пять мгновений, облизнулся, разглядывая две палочки с хлебом, которые остались Наставнику и отвернулся – глядеть на небо и хрустеть яблоком.
Когда он сгрыз все, даже хвостик и сердцевинку с семечками и, облизав пальцы, повернулся к костру, Мастер Хо уже ушел. Вернулся к доске для рисования, установленной на самом краю обрыва, и – разминал запястья, вращая кистью.
…а перед ним на покрывале лежало последнее маленькое румяное яблоко и две палочки с хлебом, подгоревшим с одного краю…
…
…
…
– Что это?
– Побережье… край мира… Север такой крайний, что дальше уже просто кончаются клановые земли, – буркнул кто-то тихо.
– Краси-и-и-во, – протянул кто-то мечтательно.
– У нас на острове лучше, – отрезал другой голос недовольно.
– У нас таких вылазок не бывает…
– Тишина!!!
– Возможно, не такая плохая идея, проводить часть занятий на природе, изучая так сказать материал наглядно…
– Время, господа Наставники и старшие помощники, – напомнил смуглый Наставник в шрамах.
* * *
Пятого ученика притащил за шкирку в аудиторию один из помощников Учителей, после того, как весь зал смог рассмотреть и проникнуться воспоминаниями Косты о «самых тайных и скрытых желаниях».
«И вожделениях» – как сально выразился кто-то с дальних рядов.
И это был первый раз, когда в сторону Косты раздался обидный и оскорбительный свист.
– Фуууу… нет, ну как так можно…
– Давайте скинемся ему, и те, кто заработает награду и поедет на побережье непременно купит этому чудаку чуни… Ахахаха…
– Зачем ему чуни, тут не бывает снега?
– У нас тепло! – поддакнул кто-то.
– И что? Спать с ними будет… ахахаха… мало ли какие извращенцы на Севере…
Коста покраснел. Не хотел, но щеки сами собой опалило жаром от гнева. Эти сытые… уроды…
И что с того, что больше всего на свете в ту зиму он хотел чуни? Серенькие, мяконькие, с подбитой подошвой, чтобы не скользили. Такие теплые, что и в саму пургу ногам тепло? Что с того? Что с того, что он декаду иногда приходил смотреть в лавку сапожника – не продались ли… И мечтал… о них. Они даже снились ему по ночам.
И что с того, что он хотел новую кисть? Набор начинающего каллиграфа. Тот самый, который купили тогда Нейро… и он хвастался им. На него он тоже ходил смотреть. Иногда дышал на стекло – делая окошечко, и глядел в лавку – сияет ли на прилавке – вторая полка справа, и набор хрустящих свитков к нему… Мастер тогда сказал – дорого. И что он – Коста, слишком много жрет, потому у них нет денег… и потому он просто ходил смотреть…
– Ахахахаха… нет, это же надо… больше всего хотеть кисти… ахахахаха… что за…
– У нас теперь берут нищих в ученики? Приютский был… послушник был… теперь давайте чернь собирать?
– Молчать!!!
– Это ученик Четвертого…
– И что с того…
– Нет, я не понял, где бабы? Где сиськи? Где вот это вот все?
– Может он евнух?
– Не, ну ты помнишь прошлый раз, когда считывали «тайные желания»… у Семнадцатого была такая сочная… такая сочная, что прямо сейчас потечет…
Коста встретился глазами с соседом по комнате, сидевшем во втором ряду – тот покраснел, сжав кулаки, но не произнес ни слова.
– Тихо!!!
– Тишина в аудитории, – надтреснуто прокряхтел старичок в очках, громко стукнул тростью о пол.
Виски ломило так, что пришлось зажмурить глаза от боли – мастер Рис ни разу не делал ему больно, хотя
