Дуб не был очень уж высок — его вершина едва достигала края гря-ды, на котором стоял Олег. Но зато он был неимоверно, невероятно, не-возможно кряжист. Широко раскинутые его ветви осеняли собой без ма-лого всю площадку. У основания выступали из земли узловатые могучие корни толщиной в туловище быка.
Вид благородного дерева настолько зачаровал Олега, что он не сразу сообразил и то, что внизу находятся люди. Восемь коней стояли у дальнего конца, где угадывался проход в скалах. Семь человек замерли на семи концах перуники. А восьмой — только что подъехавший — разма-шисто шёл к последнему лепестку.
Все восемь человек были одеты одинаково — с ног до головы их окутывали белые плащи с капюшонами, даже при ходьбе скрывавшие и лица, и фигуры. Как во сне, Олег шлёпнулся наземь и выставил над кра-ем гряды только голову, да и то не всю, понимая смутно, что видит он вещь, не предназначенную для большинства людей.
Восьмой человек занял место на перунике. Молча, не сговариваясь, абсолютно синхронным движением все восемь выхватили из-под пла-щей длинные мечи-двуручники и направили их, легко удерживая каждый своё оружие одной рукой, в центр — к корням дуба. Солнца на небе не бы-ло, но на длинных лезвиях вдруг заиграло золотистое тёплое пламя, по-текло по клинкам, сорвалось с острия каждого — и с тресокм ударило в зе-млю посредине между людьми и дубом!
Вокруг могучего дерева пылали бесшумным пламенем восемь кос-тров. Люди подняли мечи к вершине — таким же согласным и плавным же-стом…
— Род Сварог Безначальный Бесконечный Вечный, — прозвучал ровный, мощный голос, и Олег вздрогнул. Кто говорил — было непонятно: все восемь человек оставались неподвижными. — Отец Божий, создатель племени славянского, податель кона и лада! И вы, Сварожичи: Дажьбог, Щит Солнечный; Перун Громоносец; Лада Охранительница; Макошь Подательница; Ярила Юный; Прав, Закона Ведун; Благ Огонь Безобразный; Числобог Мудрый; Сестра Двуликая, Среча да Несреча; Лель Вечно Прек-расная; Купава Гордая; Озем с Сумерлой, Подземные Хозяева — и ты, Морана Смерть, Белая Девка! Младшие боги — Велес Змей да Переплут Крылатый! И вы, навьи наши, что в земле, да в воздухе, в воде, да в ветре, в траве, да в камне! Поклон вам низкий от родичей ваших в Верье общей, вечной, неразрывной, славянской!
— Поклон! — откликнулся негромкий хор, и восемь голов в капюшонах склонились коротко и быстро.
— А тебе, Кощей, — загремел первый голос, и ветви дуба грозно и тревожно зашумели, — а тебе, Ядун-Чернобожище — тебе мы не кланяемся! От тебя отрекаемся! Отрекаемся! Отрекаемся!
— Отрекаемся! — ухнул хор, и мечи, сверкнув в воздухе, разрубили его над головами хозяев. И послышалось торжественное пение:
Как за семь морей, за семь гор,
Да за семь болот, за семь рек,
Под семью замками, под семью запорами,
За семью дверями, за семью засовами,
Во пещере тёмной, во тьме глухой
В семи медных кладях Лихо спрятано.
Как опутаны семь кладей во семь цепей,
А на каждую-то цепь семь заклятий легло,
А на каждое заклятье семь жертв дано -
Так не вырваться Лиху на белый свет,
Не гулять Лиху по нашей земле,
Не ступать Лиху по зелёной траве,
Не зорить Лиху наших людей,
Не сиротить Лиху наших детей,
Не видать Лиху славянских мук.
А пусть мучится Лихо в заклятой тьме,
А пусть гложет Лихо семь кладей тех,
А пусть рвёт Лихо семь тех цепей,
А пусть жаждет Лихо пуститься на свет,
А пусть с жажды той мука Лиху растёт,
А пусть мука та Лиху будет навек!
Говорим мы так — так и сбудется!
Говорим мы так — так и станется!
Сгинь, Лихо! Сгинь!
Сгинь,
сгинь,
сгинь! — мерно ухнул хор, и мечи опустились под плащи.
— Ну что ж. — снова раздался начавший заклятье голос, — все, я вижу, в
сборе? Давайте говорить, братья, что нам в жизни, не в песне, с лихом делать…
Он говорил — кто конкретно, Олег так и не мог понять — на городском диалекте, как две капли воды похожем на русский. И это звучало тем бо-лее странно после уже сказанного и спетого.
Восемь человек, на ходу откидывая капюшоны — Олег даже заёрзал от досады, что не может разглядеть их лица со спины — молча пошли ку-да-то за дуб. Олег прополз по краю гряды — и вытаращил глаза.
За деревом никого не было. Огни потухли. Только рослые лошади смирно стояли у дальнего конца поляны.
* * *
Это воистину была ночь случайностей. Во всяком случае — овец Олег нашёл тоже совершенно неожиданно. Он трусил рысцой через пус-тоши, раздумывая над тем, что видел — и ветерок, поднявшийся перед «утром», донёс до него блеянье…
Заставив коня перемахнуть ручей, вдоль которого ехал, Олег при-мерно полверсты проскакал пустошью и наткнулся на тушу овцы. Живот-ное было зарезано — из располосованного горла текла кровь, в глазах за-прокинутой головы стыл бессмысленный ужас. Конь захрипел, попятился и опустил голову, мотая гривой, отказываясь идти вперёд.
"Волк," — понял Олег, соскакивая наземь и доставая наган.
Поодаль, блея, лежала ещё одна овца — левый бок порван. Три ос-тавшихся, сбившись в кучу, дрожали у камней, словно большой комок спутанной шерсти.
— Тише, глупые ублюдки, — прошептал Олег, оглядываясь по сторонам.
Овцы, увидев и услышав человека, начали успокаиваться, но внезапно захрапел и заметался конь, а раненая овца завопила истерично. Олег крутнулся на месте.
В двадцати шагах от него — и в десяти от овец — стоял, широко рас-ставив мощные лапы, белый волк.
Он был огромен, этот волк-одиночка — не меньше чем по пояс Олегу в холке — и весил, должно быть, больше мальчика. Жёлто-карие глаза смотрели не мигая, умно и зло, а под приподнятой верхней губой сверка-ли влажно ничуть не стёртые страшные клыки. Плотная густая шерсть на холке стояла дыбом.
"Лет пять, — подумал Олег. — В самой силе…"
Мальчик и волк смотрели друг на друга, не двигаясь и не мигая. И Олег всё больше понимал, что пришедшее ему на ум слово «одиночка» было не просто эпитетом. Оно точно отражало сущность зверя. Будь у него логово, подруга и волчата — он не зарезал бы больше одной овцы. И не осмелился бы — вот так, летом! — подойти к человеку. Вспомнив встре-чу в лесу с другим волком, Олег негромко заговорил:
— Уходи, гончая Перуна. Забирай добычу и убирайся — других овец я тебе не отдам.
Волк зарычал — страшно, утробно. Олег взял его на мушку, левой рукой нашарив камас. И вспомнил слова Йерикки о марах, которые ищут его. Волк ли это?..
…Большой белый зверь не сомневался — нападать или нет. Он про-жил на свете шесть зим и видел немало людей. От этого человека пахло потом, железом и огнём, и в руке у него была огненная палка, а на другой — длинный блестящий коготь… но и того и другого волк боялся не насто-лько сильно, чтобы страх перебил старую ненависть, которую он носил в себе уже два года, нападая на стада и умело, ловко уходя от погонь.
