Олег Верещагин - Я иду искать... Книга первая. Воля павших

— Ложись, — повелительно сказала Бранка, — ногу глядеть буду.

— Да она в норме, не надо… — попытался возразить Олег, но Бранка усилила напор:

— Ложись, кому говорю! Я в этом понимаю, — и от напора словесного перешла к напору физическому, ловко надавив на плечи мальчика. — Лежи.

Присохшая повязка отдиралась так больно, что у Олега на глазах выступили слёзы, и он почти не воспринял слов Бранки:

— Так-то норма у тебя?! Положил повязку и кинул — мол, заживёт, что на волке! Йой, дубины эти парни! Хирургический набор есть у тебя?

— У Славны… Эй, ты что, собираешься шить?!

— И кроить, — решительно выставила подбородок вперёд Бранка. — А то- лохмотья эти оставлять, так ли? Лежи.

Она почти бегом покинула комнату и вернулась через несколько минут, неся плевой хирургический набор, шёлк, бинты, тазик кипятку и кусок самой обычной клеёнки.

— А ты умеешь? — неуверенно спросил Олег, следя за её движениями.

— А у нас любая соплюха умеет. Я ещё не в лучших хожу.

— Это обнадёживает, — вздохнул Олег.

— Не трусь, — засмеялась Бранка, — не в лучших — не одно, что плохая!

— Ой, надеюсь…

Шила она в самом деле ловко и быстро, чуть выставив вперёд ве-рхнюю губу. Было очень больно, раны горели, и Олег, наверное, завыл бы, делай это кто-то другой. А так — он смотрел на Бранку, не отрываясь, ощущал прикосновения её рук и терпел. И легче было терпеть всё — ножницы, обрезавшие кожу, иглу, протыкавшую тело и омерзительно тянущу-юся сквозь живое шёлковую нить.

— Вот и добро, — удовлетворённо объявила Бранка, закончив накладывать свежую повязку. Денёк покоя — и плясать пойдём. Мазь-то свежая, любое затянет.

— Спасибо, — кивнул Олег, устраивая ногу удобнее. Жгучая боль отступала, на её место шла тупая, мозжащая, которую предстояло терпеть — болеутоляющих тут не придумали, а привозные — дефицит, только для боевых действий, а не для ерунды вроде охотничьих ран…

— Не про что… Я сейчас снесу всё в обрат и вернусь мигом.

Она ушла, а Олег не успел даже задуматься, для чего она вернётся, как в дверь буквально вломился Гоймир, неся на руках свежеснятую шкуру волка, уже начерно обработанную солью.

— Вот, — он бросил её — тяжёлую, влажную, пахнущую кровью — на пол рядом с лавкой Олега. — За тот подарок любая в племени на шею тебе повиснет. Княжеский!

Олегу показалось, буто его лицом ткнули чан с кипятком. Но он ве-село сказал в ответ:

— Ага. Здорово, Гоймир.

Вошедшая Бранка резко вскинула голову, свысока посмотрела на водителя. Смеясь, Гоймир указал на Олега:

— Починила его? Уж что, а это она умеет, Вольг!

— Это его? — присев, Бранка провела ладонью по белому меху, запустила в него пальцы — те утонули… Мальчишки переглянулись.

— Его, — ответил Гоймир. А Олег, холодея от собственной беспредельности, спросил:

— Можно я подарю эту шкуру ей?

— Бранке? — удивился Гоймир. — Так оно лучше своей…

— Мне так хочется, — настаивал Олег, и Гоймир недоумённо ответил:

— Пожалуй.

Олег, придерживаясь за край лавки, встал и поднял шкуру на руки — её концы свисали чуть ли не до пола.

— Возьми, — просто сказал он. И, прикоснувшись на секунду кончиками своих пальцев к кончикам пальцев Бранки — та вздрогнула, словно полу-чив удар током и расширила вдруг ставшие какими-то беспомощными глаза — перебросил пышную тяжесть ей на ладони.

Праздник начался задолго до вечера. Казалось, что в племени вне-запно появилось втрое больше молодёжи, чем было на самом деле — вре-мя давно подбиралось к полночи, а веселье и не думало кончаться. В ро-щах вокруг Логова горели костры, возле которых со смехом, песнями, вы-криками кружились парни и девушки. Среди деревьев аукались ищущие друг друга и тихо перемещались к укромным местечкам парочки. Кто-то запалил костёр на скалах. Над водопадом — шум, смех, молодецкие выкри-ки и пушечный плеск, гром прыжков в воду. И надо всей долиной разлива-лась, перекликалась от костра к костру песня…

Перунов день. Рябиновая ночь папоротника, волшебного алого цветка. Ночь молодых, ночь дружбы и любви.

Лучшая ночь в году — светлая ночь, и не только потому, что белая…

…Олег ушёл в самый разгар веселья, потому что у него с начала праздника не было настроения. Нога вела себя нормально — ни одна бо-льница на Земле не могла бы дать такого эффекта, как кусок льняной ткани, смоченный чудо-бальзамом из желчи снежищ. Вот просто надоели ему шум, вопли, музыка. Всё надоело.

Он разминулся с парой-тройкой весёлых компаний, искавших раз-ноплановых приключений в рощицах вокруг — и вскарабкался постепенно на самую вершину скалы, откуда падал водопад. Тут росли под ветрами сосны — знаменитые сосны, от древесины которых отскакивал стальной топор, не очень высокие, жилистые и упорные, вцепившиеся корнями в камень. и отсюда было далеко видно.

Тут всегда дул ветер. Сегодня — из глубины материка в спину, рез-кий, влажный и ровный, какого не было внизу… Олег, прислушиваясь к его свисту в соснах, к немолчному грохоту водопада, неспешно шёл по гранитной, влажной от брызг скале, трогая ладонью смолистые, шерша-вые стволы. Вспомнился дуб около Ярмарочной Долины. Йерикка тогда, кажется, говорил, что и сосна — подходящее дерево. Попробовать, что ли? Да нет, от его тоски любая самая прочная засохнет.

Он крепко хлопнул ладонью по стволу, мимо которого проходил — и получил шишкой по голове.

Это его рассмешило. Потирая голову и улыбаясь, Олег вспомнил анекдот — про мужика, который увидел на улице колодец и, подойдя к не-му, крикнул: "А!" — "Б!" — ответили из колодца. Мужик удивился и сказал: "В!" "Г!" — гаркнули снизу. "Ни фига себе," — пробормотал мужик. "А ты как думал?" — был ответ.

— А ты как думал? — спросил себя Олег, подняв шишку и точным броском отправляя её по камням — она запрыгала, сухо щёлкая, словно засме-ялся кто-то маленький и злобный.