Есть харизматики-бессребренники. Есть харизматики-дельцы. Фантазия и тех и других удручающе скудна. Что бы они не намеревались выстроить изначально — получается корпорация. На знаменах дельцов значится — «Team Spirit». На хоругвях бессребренников — «Spiritus Sancti». Общее ключевое словечко. Общая цель — единство паствы. Перед лицом и во имя. Перед лицом конкурентных вызовов и во имя успеха. Перед лицом Конца Света и во имя Спасения. Общий подход к нивелировке индивидуальностей. Общие принципы построения иерархических структур.
Увы, последнего харизматика-подвижника растерзали львы на арене древнеримского цирка.
Последний Пророк проповедовал в 7-м веке.
Дельцы молниеносно освоили пустующую нишу. Любой новоявленный «божий помазанник» преследует вполне определенную цель. Замутить свой маленький гешефт. Иногда очень даже прибыльный. Из вложений — лишь благочестивое рыло и музыкальный сфинктер. Из прибылей — все, что угодно. Нужно лишь соблюдать простые правила. Блюсти приоритет пользования мирскими благами над собственным блядословием, позволившим эти блага снискать.
Дэвид Кориш — попутал приоритеты.
Сёко Асахара — тоже.
Весь бизнес коту под хвост.
Преподобный Мун в полном порядке. Щурит маслянистые азиатские глаза в довольной усмешке. Производит машинки для счета ассигнаций. Приторговывает оружием. Устраивает многотысячные одновременные свадьбы. Чисто по приколу. И в ус не дует.
Бессребренник Иоанн, переживший визионерский опыт на острове Патмос, не смог, описывая его, устоять перед очарованием чисел. Счел число зверя. Тем самым обеспечив харизматиков-дельцов тучным полем для жатвы их.
Просторный холл на первом этаже заброшенного здания. Стены и пол когда-то были облицованы мраморной плиткой. Теперь — нет. Лишь несколько фрагментов сохранились. Серый пыльный бетон. В помещении холодно и сквозит. В центре холла — что-то вроде алтаря. Две прямоугольных каменных плиты, уложенных друг на друга. На алтаре лежит нагой человек. Бывший человек. Нынче — иссохшая мумия. По состоянию кожи можно понять, что умер он недавно. Следовательно, иссох еще при жизни. Живот мумии в прямом смысле прилип к позвоночнику. Наверное, желудок сморщился до размеров грецкого ореха. Вместо почек — два невнятных пористых образования. Вроде пемзы, что ли. Все остальное обезводилось и рассыпалось в прах, пока человек еще дышал.
Вкруг алтаря в несколько рядов сидят люди. Облаченные в бесформенные балахоны. Балахоны грязны и засалены. До такой степени, что не понять, какого цвета пошла на них ткань. Никто не обут. Глаза у всех закрыты. Губы шевелятся. Они поют. Монотонный заунывный гимн. Ближний ряд составляют существа, мало чем отличающиеся от лежащей на алтаре мумии. Такие же изможденные. Даже пространные балахоны не могут скрыть крайнюю степень истощения. Голосов у них почти не осталось. Едва различимый шелест. Каждый последующий ряд несколько упитанней предыдущего. Самый последний ряд состоит из неофитов. Среди них есть даже несколько жирдяев и голоса у всех еще крепкие и звучные.
В одной из стен холла — металлическая дверь. «Грот предварительных мистерий» — намалевано на ней. Дверь открывается. Из грота предварительных мистерий выходит процессия. Впереди идет высокий человек атлетического сложения, в развевающейся тунике серебристого цвета. Волосы у него — длинные, вьющиеся. Пепельного оттенка. Античные черты лица. Глаза скрыты маской-домино. В его руках — большой мясницкий топор. Его спутники — двое невысоких крепышей в золотых туниках. Один несет на вытянутых руках большой свиток. Второй катит тележку, в которой находится какой-то прибор. Похожий на вакуумный упаковщик.
Процессия подходит к алтарю. Крепыш с тележкой становится в ногах лежащей на алтаре мумии. Крепыш со свитком заходит слева. Античный атлет — справа. Утвердившись на своих местах, они отвешивают мумии низкий поклон.
Свитконосец разворачивает свой свиток. На открывшемся взгляду полотне изображено условное человеческое тело. Расчерченное прямыми и округлыми линиями на сектора. На множество секторов. Постойте-ка… Где-то мы подобное видали… Точно! На скотобойнях. На свитке ничто иное, как схема разделки туши.
Атлет вздымает свой топор. Хор смолкает.
— Готов ли наш брат к небесам? — вопрошает он.
— Истинно, готов! — откликаются присутствующие.
— Отпускаем ли мы брата нашего? — вновь спрашивает атлет.
— Истинно, отпускаем! — отвечают адепты.
— Свершится ли предначертанное?
— Истинно, свершится!
— Да станет так! — и атлет обрушивает топор на мумию. Вновь и вновь.
Отсекая кусок за куском в точности по схеме, которую держит перед ним крепыш. Острие топора, встречаясь с алтарным камнем, высекает из него фонтаны искр. Оно оставляет на камне глубокие следы, но само не испытывает никакого ущерба. Очень прочный металл.
Второй крепыш тем временем мечется вокруг алтаря, собирая отсеченные части тела. Одну за другой он бросает их в приемный лоток вакуумного упаковщика. Машина гудит низким басом, заглатывая их на входе и опустошенно охает, выплевывая на выходе. Безупречно запаянными в полиэтилен.
Машина выплевывает последний кусок. Атлет устало опускает топор. Первый крепыш сворачивает свиток. Второй выключает машину. Неофиты встают со своих мест, по очереди подходят к алтарю и разбирают упакованные останки. Возвращаются по местам и вновь рассаживаются. Атлет с крепышами удаляются в грот предварительных мистерий. Через некоторое время они выходят оттуда, на сей раз с раскладными картонными коробками в руках. Они раздают их неофитам. Неофиты собирают коробки, вкладывают в них каждый свою упаковку с частицей расчлененной мумии и какие-то мелко исписанные от руки листки. Сверху набивают коробки всякой ветошью, для уплотнения. Потом заклеивают их и запечатывают. Скоро эти коробки разлетятся, разъедутся и расплывутся по всему миру, принося благую весть новым незнакомым братьям. Отчего же не допустить такую возможность?…
Продолжим завтра.
Сначала была чернота. Непроглядная. Совершенная. Затем где-то на ее периферии вспыхнула едва заметная искра. Вспыхнула и погасла. Словно и не было ее. Прошло время. Неопределенное. Может, секунда, а может быть — тысячелетие. Еще одна искра сверкнула. За ней — еще одна.
И еще..
И еще…
Каждая вспышка отдавалась пульсирующей болью в затылке. Чем чаще вспыхивали искры, тем лихорадочней и судорожней становился пульс боли. В конце концов искр стало так много, что их разрозненные идиотские мельтешения слились в более или менее упорядоченные всполохи. Разноцветные размашистые полосы по всему полю зрения. С неуловимой последовательностью сменяющие друг друга. Характер боли тоже изменился. Стал волнообразным. Как будто океанская волна накатывалась на берег и, разбившись об него и растеряв запал, медленно уползала назад, подныривая под следующий вал. В промежутках между накатами можно было жить…
