Трагедия.
– Дайя не мог больше этого вынести, да?
Мир вокруг них изменился, а они – не смогли. Они не смогли принять реальность.
– Стало быть, он обзавелся «шкатулкой». Но это значит… – не выдержав, Коконе прижалась лбом к моему плечу. – Значит, это моя вина, что его жизнь пошла под откос?!
Я не видел ее лица.
– Я все сделаю. Я все сделаю, чтобы его спасти. Если нам тоже понадобится «шкатулка», я согласна! Возьми мою жизнь и делай с ней что хочешь!
Невольно я повторил эти опасные слова:
– …Твою жизнь?
– Да. Я серьезно.
Она действительно говорила на полном серьезе.
Она действительно была готова пожертвовать собой ради Дайи.
Вообще говоря, Дайя уже пожертвовал собой.
Если бы первой потянулся к «шкатулке» не Дайя, а Коконе, получилась бы другая, но похожая трагедия.
Их чувства друг к другу их же и разрушают.
Такова эта уродливая, но красивая любовь.
Аах. Представим на минуточку, что того случая с Коконе не было.
Их любовь развивалась бы без проблем; она была бы идеальной на зависть всем. Никакого уродства. Они были бы счастливы друг с другом.
Одна-единственная беда разрушила равновесие.
Все, что требовалось, – совершить на одну ошибку меньше. Что если бы Рино и Дайя не дружили с детства? Что если бы Рино не встречалась с Кодаем Камиути? Что если бы он не сделал с Рино ту ужасную вещь? Что если бы Коконе и Дайя скрыли свои отношения? Что если бы у Коконе был характер чуть-чуть посмелее? Что если бы кто-то вмешался и остановил издевательство над ней? Что если бы Дайя заметил абсурдный план Рино? Что если бы Харуаки был более откровенен в том, что касалось его привязанности к Коконе? Что если бы я знал их со средней школы? Одно крохотное различие могло бы изменить судьбу, и мы бы сейчас вместе смеялись, вспоминая прошлое.
Ко мне такие мысли пришли впервые; но я вдруг понял, что Коконе и Дайя наверняка передумали их по тысяче раз и что они наверняка ненавидят этот мир за то, что он разрушил их счастье. Но одно маленькое «что если…»
Вот почему Дайя ведет свою безнадежную войну в попытке улучшить мир, на который ему наплевать.
…А что тогда насчет Коконе?
– Коконе.
– Мм? – промычала она, не отрывая головы от моего плеча.
– А для чего ты использовала бы «шкатулку»?
– Для Дайи! Я пожелала бы мир, где мы с ним были бы счастливы!
Но такого будущего не существовало.
Дайя уже дошел до точки невозврата.
Этому «желанию» не суждено сбыться, и Коконе должна это понимать.
– Но я беспокоюсь: смогу ли я воспользоваться «шкатулкой», не внеся туда каких-нибудь странных посторонних мыслей?
Потому-то она и произнесла эти слова.
Наконец она подняла голову, слабо улыбнулась и сказала то, что окончательно убедило меня: Коконе никогда уже не станет той, кем была раньше.
– Смогу ли я выполнить это «желание», не пожелав заодно, чтобы все, кроме Дайи, отправились к черту?
✵
«Ой, нет, нет! Прости! Конечно же, я не хочу, чтобы ты умер! О-ой, и Хару-кун тоже! Я знаешь как ценю Хару-куна!»
Она быстро и не очень убедительно попыталась прилизать свое изначальное заявление. Поскольку она сказала, что высоко ценит Харуаки, я невольно переспросил:
«А ты не думала о том, чтобы встречаться с Харуаки?»
Глаза Коконе округлились, потом она печально улыбнулась.
До меня тут же дошло. Ах… Коконе прекрасно знала о его чувствах к ней.
«Конечно, думала! – как ни в чем не бывало ответила она веселым тоном. – Но ничего бы не вышло. Хару-кун знает мое прошлое».
– Чего ты так странно смотришь на меня, Хосии? – спрашивает Харуаки, хмуро глядя на меня, пока мы идем по бог знает какой улочке.
Я вспомнил, что он мне рассказал совсем недавно.
«Я был влюблен в Кири».
«О, но знаешь? Сейчас этих чувств уже нет».
«Если хочешь встречаться с Кири, можешь не обращать на меня внимания, Хосии! Из вас бы вышла отличная пара».
Знал ли он, что не может ее спасти? Что он может лишь заставить ее страдать, как и Дайя, потому что он тоже знает о ее прошлом?
Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, сказал мне, чтобы я встречался с Коконе?
Не потому ли он, как и Коконе с Дайей, отбросил собственные чувства?
Впрочем, если я его спрошу, он просто уйдет от ответа.
Быть может, он и сам не знает.
– …Харуаки?.. – взамен я спрашиваю кое-что другое. – Ты говорил, Коконе уже сломана, так?
Мои слова его, похоже, удивили; он машинально повернулся ко мне. Впрочем, сделав глубокий вдох, он возвращает на лицо улыбку.
– Ага.
– А почему ты так думаешь?
Харуаки кладет руку на подбородок и раздумывает несколько секунд.
– Предположим, ты видишь, как кто-то тонет прямо у тебя на глазах, и ты можешь с легкостью его спасти; ты это сделаешь? Попробуй представить эту ситуацию и ответь серьезно.
Я представляю, как кто-то тонет в море – какой-то мальчишка отчаянно кричит и машет руками. На мне спасательный жилет, я могу вытащить мальчишку без малейшего риска для жизни.
– Ну конечно, я бы его спас!
– А почему?
– Э? А разве это не естественно – спасти кого-то, если можешь это сделать без проблем? Какой-то особой причины и нет. Ну… думаю, если бы кто-то умер у меня на глазах, я бы об этом сожалел. Или даже хуже, получил бы душевную травму на всю жизнь.
– Вот как? У меня то же самое.
Ну, это очевидно.
Но сам этот вопрос предполагает –
– Ты хочешь сказать, Коконе не спасла бы?
– Нет, она сказала, что спасла бы.
– О…
Этот ответ меня удивил. Судя по направлению нашего разговора, я был вполне уверен, что она сказала что-то другое.
Но Харуаки еще не закончил.
– Но когда я задал ей тот же самый вопрос, она сперва вот что уточнила, – на его лице появилась горькая улыбка. – «Кто этот человек?»
Сперва я не понял, что плохого в этом вопросе; но постепенно до меня начинает доходить, что он странный.
– В норме ты спасаешь человека безо всяких дополнительных условий, если только можешь. Потому что в норме ты считаешь, что это слабый человек, который нуждается в твоей помощи и заслуживает ее.
Некоторые могут задать тот же вопрос, что и Коконе, без какой-то задней мысли.
Однако если бы Коконе спросила просто так, Харуаки не стал бы это упоминать. Он заметил что-то аномальное.
– Но Кири не подумала просто, что кому-то нужна помощь. Она сразу же забеспокоилась – вдруг это ловушка, которую кто-то устроил, чтобы причинить ей боль. Кири даже не может спасти утопающего, пока не выяснит, враг он или нет. Можешь вообразить, с какой опаской она относится к миру. И это связывает ей руки, даже если потом, когда человек умрет у нее на глазах, она будет сожалеть точно так же, как и мы.
