«Где я?
Что со мной?
Неужели я мертв… или сплю?…»
Антон с трудом повернул голову, заставив себя оглядеться вокруг. Волны искажений вздымались прямо из-под ног и внезапно обрывались, будто обрезанные ножом там, где заканчивалась разрушенная реальность и начиналось русло пересохшей реки.
«Когда-то я знал… Знал смысл сущего, включая и эту реку, давно превратившуюся в сухопутный тракт. Куда же подевалась эта память, почему поблекли, истерлись чувства, что я представляю собой сейчас?»
Кричащие вопросы, брошенные самому себе, воспринимались разумом словно слабые, неумелые пощечины, призванные привести в чувство упавший в обморок рассудок.
Он вспомнил себя, стоящего на верхнем укреплении обреченной Цитадели, и невольно сравнивал пробудившиеся в памяти мгновенья неимоверно далекой жизни с теми ощущениями, что он испытывал перед лицом куда более страшной опасности, чем дикая семья инсектов, вторгшаяся на безымянную планету-колонию.
Разница в эмоциональном восприятии ситуаций была огромна, разительна…
Стоп.
Что такое планета? И почему память четко связывает с этим термином другой: колония?
Шевцов словно окаменел. Боковым зрением он видел, как поднялся на ноги ничего не понимающий Шашир, как исподлобья косится на него Дилиан Ортега — бесстрашный и столь же равнодушный воин. Неужели и для него кричащая острота поступков давно притупилась, как поржавевшее, бессильное быть оружием лезвие неухоженного клинка?
«Какие странные слова и мысли. Сравнения, в которых мало смысла… Или я просто забыл их значение?»
Экзобиолог.
Планета. Колонии. Звезды…
Окровавленный кристалл на холодеющей ладони.
Ему вдруг захотелось закричать так, чтобы мертвая реальность вновь взъярилась волнами искажений. Чтобы вокруг происходило что-то, отличное от обыденности или…
Или он сойдет с ума?
Он ощущал возвращающуюся ярость, но не мог назвать по имени своего чувства.
— Господин! — Рука Ортеги легла на плечо. — Что с вами?
— Я не знаю… — хрипло ответил Антон, с трудом удерживая себя от резкого движения.
— Мы собирались идти по руслу реки. Вот оно, перед нами. Зачем ждать?
— Ты… — Шевцов резко повернулся, посмотрев в глаза воину. — Ты тоже забыл, что означает «чувствовать»?
Дилиан непонимающе уставился на Антона.
— Я привык исполнять приказы, — наконец произнес он. — Или, на худой конец, слушать голос здравого смысла.
— И что тебе подсказывает здравый смысл?
— Ничего хорошего. Наш мир разрушен. Если не восстановить его — превратимся в бездомных.
Шевцов криво усмехнулся. Что-то незримо изменилось в нем за эти минуты.
— Допустим, мы восстановим мир. И что потом? Станем жить как раньше, не задумываясь, кто мы и зачем? Только не выйдет… Они, — Шевцов красноречиво кивнул в сторону застывшей на откосе машины, — вернутся. И вновь лишат нас всего.
Дилиан задумался, и, когда его чуть хрипловатый голос зазвучал вновь, в нем уже не было раздражающей рассудительности, а звучали слабые нотки эмоций:
— К чему ты клонишь? Если не восстановить мир, нам придется скитаться по чуждым пространствам!
— Я хочу знать, что произошло, — сухо ответил Шевцов. — Мы должны добраться до логова машин, пока не существует тоннель, ведущий через преграды межмирья.
— Хорошая идея. — Глаза Ортеги холодно блеснули. — Я всегда считал, что лучший способ защиты — это нападение. Вот только мне кажется, что из подобной затеи ничего не выйдет. Нам предстоит двигаться по чужим пространствам, преодолевая сопротивление. Машины двигались быстро. В них заключена непонятная сила.
— Ты к тому, что бреши затянутся прежде, чем мы пройдем через них?
— Да.
— Тогда воспользуемся вот этим, — Шевцов указал на механизм.
На миг в глазах Дилиана холодный блеск сменился выражением безграничного удивления. Антону Казалось, что воин смотрит на него, как на сумасшедшего.
Не было смысла препираться, тем более что он не мог ни втолковать, ни внушить Ортеге или Шаширу того чувства подспудной уверенности в собственных силах, которая сидела на постоянной подпитке у очнувшихся воспоминаний.
В мире нет ничего невозможного. Все, созданное одним разумным существом, при определенных усилиях может быть успешно понято и использовано другим. Кто-то в далеком прошлом говорил ему эти слова, вот только Антон, сколько ни силился, не мог вспомнить, кто именно.
Ему оставалось лишь одно: на деле проверить их справедливость.
* * *
Ортега и Шашир не спешили присоединиться к нему, молча наблюдая, как Шевцов направляется к остановившейся машине, перешагивая через тела павших в бою инсектов.
«Наверное, они думают, что я рехнулся и иду навстречу собственной гибели», — подумал он.
Нет. Чем ближе подходил Антон к непонятному механизму, тем сильнее становилось чувство уверенности: никто не станет причинять ему вред. Как соизмерялись подобные ощущения с окружающей обстановкой и событиями последних часов, он не мог объяснить даже самому себе, однако останавливаться на полпути не собирался. Мешала та самая вспышка травматической памяти, что вырвалась на простор сознания — он не хотел возвращения в состояние покоя, его тянула опасность, рассудок умолкал, когда сердце вдруг начинало выбиваться из ритма и ощущалось в груди.
С ним происходило что-то необыкновенное. Словно вся благополучная бесконечность существования являлась противоестественным сном, а сейчас пробуждалась явь, острая, страшная, но влекущая…
За этими мыслями он едва заметил, как подошел к машине.
Остановившись, Шевцов внимательно осмотрел ее, убеждаясь, что не все так страшно, как рисовало воображение. По некоторым характерным признакам он без труда определил, что конструкция создана человеком — логриане и инсекты мыслили несколько иначе, и создаваемая ими техника отличалась рядом характерных особенностей. Хараммины предпочитали не создавать собственных машин, а пользоваться чужими наработками.
Рука Антона коснулась брони.
Ответом послужил тупой, ноющий холод. Он не знал, что последует дальше, каждый нерв был напряжен до предела, все чувства обострились, словно произошло внезапное перерождение его внутреннего «я», он был готов к чему угодно… но только не к тому, что произошло в следующий миг.
Расположенный в борту машины овальный люк бесшумно скользнул в сторону, открывая взору внутренний отсек, освещенный мягким желтоватым светом.
Он не отшатнулся, не отнял ладони от прохладной брони, лишь в голове промелькнула мысль… или фраза? — принадлежащая той холодной, расчетливой силе, что управляла данным механизмом:
