Здесь венецианское кладбище. Остров, на котором хоронили всех мертвецов города с 1807 года, когда в силу вступил наполеоновский декрет, запрещавший хоронить кого бы то ни было за пределами города. В оригинале это были два небольших островка, которые объединили, чтобы создать единое пространство, пригодное для нужд всего города. Были и проекты по расширению острова, но я сомневаюсь, что после того, что произошло, после Великой Скорби…
Я хотел бы более четко понять, как туда добраться, и своими глазами увидеть, какой он формы.
К счастью, во время одной из остановок, которые я вынужден делать, чтобы перевести дух, я вижу кое-что неожиданное.
Все двери и окна разграбленных магазинов, которые я видел до сих пор, были сломаны. И эта дверь тоже не исключение.
Но внутри я различаю то, что заставляет меня смеяться от радости.
В полутьме возникает вращающийся стенд, заполненный открытками и картами города. Возможно, грабители не посчитали их достойными внимания.
Я переступаю порог. Мои ноги тут же наступают на позвоночник скелета, разламывая его.
Здесь два скелета, они лежат поперек двери чуть дальше за порогом. У одного из них, то ли мужчины, то ли женщины, дыра в черепе, а сзади — еще одна, там, где вышла пуля. За стойкой магазина — третий скелет. Среди костей валяется винтовка. Я подбираю ее. Она вся покрыта ржавчиной. Более полезным оказывается нож, который выпал из куртки одного из мертвых на входе. Я кладу его в карман. Второй скелет, более тщедушного телосложения, безоружен. Во всяком случае, рядом с ним оружия я не вижу. Под костями человека за стойкой — бумажник, но мне совсем не хочется ни подбирать его, ни открывать, учитывая, что он давно — сплошная гниль. Было бы интересно узнать что-нибудь о том, кем были эти грабители. Но у них нет бумажников. Да и вообще у меня и без этого есть чем заняться.
Хромая, я подхожу к стенду. Дрожащими пальцами вынимаю одну из карт, подношу ее к свету. Она пожелтевшая, влажная, но мне удается ее раскрыть, и вот уже я вижу и остров, и дороги, которыми я должен идти, чтобы добраться туда. Идти осталось немного, я дольше думал об этом. И, хотя все это время я двигался вслепую, я шел почти всегда в правильном направлении. Как будто что-то привело меня сюда.
Внезапно я снова начинаю смеяться.
Наверное, я все же сошел с ума.
Последние дни я все время жил, боясь тех созданий внешнего мира, а теперь я счастлив от идеи о том, что меня ведет одно из них. Оттого, что я иду, по сути, к одному из них, по собственной воле.
Но так ли это?
Существует ли такая вещь как «собственная воля», когда ты становишься добычей обмана и колдовства, которые сменяют реальность у тебя на глазах, преобразовывая мертвый город в пестрый праздник? В галерее Дворца дожей, в свете огромных люстр я увидел то, что мне показалось уставленным яствами столом. Однако утренний свет открыл мне кучу гниющих досок со ржавыми гвоздями, которые как будто выступили из дерева, чтобы укусить. А в углу — маленький крысиный череп, который смотрит на меня своими пустыми глазницами.
Мертвое существо, которое смеется над моей наивностью.
Но иллюзия была так совершенна…
Я собираю столько карт, сколько могу. Понимаю, что это глупо, но не могу поступить иначе. Это единственная из вещей прошлого, которая придает мне уверенности. Это как сжимать в руке кусочек более надежного времени, более стабильного. Кусочек мира, в котором еще существовали надежда, радость, будущее. Как хрупок был этот мир! Бумага ветхая. Достаточно моего дыхания, даже сквозь шарф, чтобы превратить ее в пыль.
Кто знает, когда он умер, тот паук, который сплел эту паутину?
— Кто умер первым — последний паук или последняя муха? — спрашиваю я себя и смеюсь над глупостью собственного вопроса.
Как будто это имеет какое-нибудь значение!
Внезапно я перестаю смеяться.
Время отправляться в путь.
И только после того, как я выхожу из магазина, после того, как тащусь по снегу, уже немного отойдя от опустошенного магазина, только тогда до меня доходит, как я смотрел на три тела, лежащих на земле. С каким равнодушием я обращался с ними. По идее, мой долг заключается в том, чтобы отдать им последние почести, произнести необходимые слова. А я отнесся к ним точно так же, как и к черепу крысы. Безразличный к тому, что это были человеческие существа.
Это не из-за путешествия.
Это город меняет меня на глазах.
Этот город…
Что-то посреди древних и пустых зданий наводит меня на размышления, переворачивает всю мою веру. Лихорадочно бросаясь от одного открытия к другому, я сам себя чувствую одним из тех персонажей мультфильма…
Неожиданно мне приходит на ум Алессия, такой, какой я ее видел после того, как проснулся. Когда мне показалось, что я видел рядом кота. После того, как я во сне, не осознавая этого, говорил о Багс Банни и о Койоте Вилли. Или, во всяком случае, так она мне сказала. Что я говорил во сне.
Но как можно отличить то, что было во сне, от того, что я видел на самом деле? То, что я сказал, от того, о чем я лишь подумал?
— Почему тебе пришел в голову кролик из мультфильма? — спрашивает меня голос за моей спиной.
Это голос Алессии.
Я не рискую повернуть голову, из страха не обнаружить там никого.
Или из страха обнаружить что-нибудь еще похуже.
Я предпочитаю довериться тому, что слышу: молодому и спокойному голосу, который шепчет свой вопрос так близко от моего уха.
Я продолжаю идти. Делаю два, три шага, перед тем как ответить ей.
— Я думал о путешествии из Рима сюда. Я думал, что оно выглядело так, как бег какого-нибудь персонажа мультфильма в пустоте, который падает вниз, только когда ему кто-нибудь скажет, что у него под ногами — пустота.
— Понятно. Но при чем здесь пустота?
Мне кажется, что я вижу, как она пожимает плечами и качает головой, и испытываю сильное желание обернуться.
Я представляю себе ее лицо, волосы. Как будто пытаюсь реконструировать ее в памяти.
— Весь этот город — пустота, — отвечаю я ей. — Или, скорее, пустота — то, что этот город вскрыл внутри меня. До того, как прийти сюда, я был священником. У меня была миссия, я верил в то, что существует реальность…
— Как странно. Я, скорее, ожидала бы, что ты скажешь, что ты верил в Бога, а не в реальность.
— В Бога я и до сих пор верю. Больше, чем когда-либо.
— Потому что испытываешь необходимость верить?
— Нет, совсем нет. Я верю в Бога, потому что в этом городе я познал власть, которая превышает все ожидания. И я знаю, что эта власть — ничто по сравнению с властью моего Господа. Он все еще со мной. От всего остального ничего не осталось.
