– А ты не дергайся, – пригрозил Стаднюку Дементьев. – И не обоссысь тут со страху. Пойдем. Может, я тебя и не стану убивать. Товарищ Дроздов приказал допросить тебя, а уж потом утопить в проруби, если ничего дельного не скажешь.
– Да я все скажу, что надо… – заскулил Павел, стараясь, чтобы голос звучал как можно более жалко.
– Не здесь, дорогой, не здесь. Вот доберемся до места, и будет у нас там задушевнейший разговор.
– Ой, не надо! – Стаднюк, продолжая канючить, улучил момент и попробовал вырваться, но тут же получил рукоятью револьвера по почкам.
Юрий с трудом завел мотор и теперь изо всех сил давил на газ, пытаясь выехать с обочины на дорогу. Колеса вертелись, дым из выхлопной трубы бил тугой струей, но «эмка» только колыхалась с боку на бок, не двигаясь ни вперед, ни назад.
– Да не дави ты так на педаль! – прокричал Дементьев, подходя к машине. – Погоди, дурья твоя башка!
Запихнув Стаднюка на заднее сиденье и долбанув его легонечко по уху – так, чтобы тот задумался на некоторое время, Дементьев уперся плечом в радиатор, помогая мотору справиться с непосильной задачей. Машина дернулась и немного сдала назад. Окрыленный удачей, он минут двадцать толкал автомобиль, помогая Юре справиться с машиной. Получилось сдвинуть ее на полтора метра.
– Стой! – махнул рукой Дементьев, хватая ртом холодный воздух. – Не могу больше. – И, увидев вдруг замаячившее на повороте светлое пятно, добавил: – А вон кто-то едет, кстати.
Вскоре энкавэдэшник различил, что к ним приближается тарахтящая бортами полуторка. Он снова поднял в небо «наган».
– Стой! – закричал Дементьев, когда колымага подъехала ближе. – Стой! Именем, мать твою, трудового народа!
Шофер полуторки вильнул, опасаясь сбить Дементьева, и собирался объехать его, но энкавэдэшник выстрелил в воздух. Скрипнули тормоза, грузовик метров пять протащило юзом, и он уткнулся бампером в сугроб у обочины.
– Эй! – закричал Дементьев, махая руками. – У тебя трос есть?
Шофер открыл дверь и осторожно высунул голову.
– Что?
Энкавэдэшник подбежал ближе и миролюбиво сунул револьвер в карман.
– Трос, говорю, есть? Машину вытянуть.
– А ты чего палишь? – недовольно спросил водитель.
– На хрена же мне «наган», если из него не стрелять?
– Понятно. С таким доводом не поспоришь. Только нет у меня троса.
– Что значит нет?
– А вот так. Нету, и весь разговор. Мне директор резину никак поменять не может, а ты говоришь – трос.
– Что за директор? Под трибунал таких отдавать…
– Директор камнеобрабатывающего в Долгопрудном, – сказал шофер. – А вы, значит, власть? Ну, раз с «наганом»? Повлияли бы на директора! А то никаких сил нет зимой на худой резине ездить.
– Я, мать твою, на тебя сейчас повлияю! – разозлился Дементьев. – Стыдоба шоферу без троса.
– А я что? Я человек подневольный.
– Вылезай давай. Поможешь «эмку» с обочины вытолкнуть.
Шофер нехотя выбрался на мороз, и они с энкавэдэшником дружно уперлись плечами в радиатор легковушки.
– Юра, жми! – приказал Дементьев.
«Эмка» взревела мотором и задрожала, зазвенела стеклами, затарахтела, как буфет с посудой во время землетрясения.
– Как тебя звать? – кряхтя, спросил энкавэдэшник.
– Палычем все зовут.
Они сдвинули машину еще на полметра, но дальше и вдвоем вытолкнуть не смогли.
– Так, Палыч, – Дементьев вытер пот с раскрасневшегося лица. – Ну хоть лопата у тебя есть?
– Вот лопата есть.
– Ну так чего ты молчал? Эх… Что за народ?
Палыч открыл задний борт, влез в кузов и принялся греметь ведрами, железными стопорными башмаками, ломами… Посреди кузова возвышался гранитный куб, обвязанный погрузочными стропами.
– Эй! – увидев веревки, закричал Дементьев. – Что же ты, слепой совсем? Вон же у тебя трос!
– Это не трос, это стропа, – попробовал возразить шофер.
– Да мне какая разница? Машину зацепить можно этой стропой?
– Машину-то зацепить, может, и можно, а вот сдвинуть куб не получится. Он больше ста пудов весит. Пуп надорвем.
– Ну и вечерок! – сплюнул энкавэдэшник. – Лопату тащи.
Палыч принес штыковую лопату и лом, с помощью которых им с Дементьевым удалось сбить наледь и вытолкать машину с обочины.
– Ладно, Палыч, бывай! – махнул шоферу энкавэдэшник. – С Новым годом!
– Да какой Новый год? – пробурчал водитель грузовика, вскакивая на подножку. – Куб этот чертов на распиловку отвези, машину в ремонт поставь. А как потом домой добираться? Эх, директор, директор… Хоть бы колеса новые дал за такие страдания.
«Эмка» тронулась с места и, обогнав полуторку, набрала скорость.
– Юр, сильно не гони, – с заднего сиденья буркнул Дементьев. – А то еще хорошо, что в дерево не влетели.
От удара по уху Стаднюк засмурел и почти смирился с неизбежным. Ехал молча. Страх ледяным панцирем сковывал его тело, в голове билась только одна мысль: «Умру, умру, умру». Он хотел представить, каково может быть ничто, можно ли его как-нибудь ощутить. Но чем больше думал об этом, тем хуже ему становилось. Кроме холода, напиравшего снаружи, изнутри начинал подниматься странный жар. Он не жег внутренности, но ощущался, как нечто чужеродное и опасное. Он не грел, но наполнял тело вибрирующей силой, применения которой Стаднюк не находил. Она не делала крепче его мышцы и не делала быстрее ноги. И тело вряд ли убережет от пуль.
Вскоре доехали до Кускова. Юра осторожно, чтобы не увязнуть снова, прижал машину к обочине.
– Выходи! – приказал Стаднюку Дементьев и вытолкал его из машины, держа на прицеле. – Пойдем, поговорим.
Мела метель, и Павел сразу начал коченеть на ветру. Энкавэдэшник подталкивал его вперед по тропе, заваленной снегом, и брюки быстро промокли до колен. Стало так холодно, что мысль о предстоящем представилась какой-то нереальной, чем-то вроде сна, как, впрочем, и все окружающее. Будто от мороза вся суть вещей вымерзла и осталась только одна видимость, состоящая из леденящего ужаса. Впереди, в завьюженной мгле виднелся замерзший пруд – гладкая прямоугольная площадь с черной дырой полыньи посередине. От воды поднимался густой пар.
– Давай туда! – подогнал Дементьев.
– Не хочу! – Павел не выдержал и разревелся. – Не хочу! Не топите меня, пожалуйста! Очень вас прошу. Ну скажите, что утопили, я так спрячусь, что никто не найдет!
– А ну вперед! Что за нытик попался? Да не бойся ты так. Помрешь и не заметишь. Не ты первый. Что я, мало людей на тот свет отправил? Шевелись давай. Помирали и не пикали. Оно знаешь, в момент смерти такой испуг, что, кроме него, уже ничего не замечаешь. А там и конец. После этого ничего уже не чувствуешь и все тебе без разницы. Иногда, знаешь, я таким, как ты, даже завидую. Сейчас нырнешь в полынью, и никаких больше проблем…
