– Еще метров сто и прижмись к обочине, – попросил советник. – И предупреди меня, если увидишь огни на дороге.
Когда колеса «Мерседеса» замерли, Хильгер распахнул дверь и выбрался на обочину, хрустя унтами и по-охотничьи закинув карабин на сгиб локтя.
– Карл! – выкрикнул он в темноту. – Ты где?
Ответа не последовало. Не очень радуясь перспективе лезть в снежную целину, но понимая необходимость этого, Густав соскользнул с дорожной насыпи и углубился в лес. На каждом шагу он проваливался сквозь наст, после чего приходилось высоко поднимать ноги, что делало походку советника похожей на птичью. Вскоре деревья стали реже – это заставило Хильгера удвоить осторожность.
Крадучись, стараясь как можно меньше скрипеть снегом, он приблизился к краю большой поляны, образовавшей почти идеальный круг.
«Только бы он не успел использовать знак… – как заклинание повторял Густав. – Только бы он не успел его использовать до моего прихода!»
Он сделал еще десяток шагов. Поднялся легкий ветерок, сбросив с еловых ветвей снежную пыль. В образовавшемся разрыве туч показался яркий, словно начищенный, серебряный диск луны. Пейзаж заискрился мириадами радужных огоньков.
Используя скрадывающий шум ветра в верхушках деревьев, Хильгер рванулся к краю поляны и остолбенел, пораженный увиденным. С небольшого пригорка, откуда ему открылась окружность снежной целины, он разглядел Знак Бога. Только фигура была изображена не на бумаге, как ожидал советник. Да и если бы Карл вычертил ее на листе, она бы не была столь хорошо видна на таком расстоянии.
Огромный, метров двадцати пяти в диаметре знак открылся взгляду советника. Линии янтры были с филигранной точностью и аккуратностью протоптаны прямо в снегу – узенькие тропинки складывались в идеально ровную окружность с вписанными в нее треугольниками. Яркий свет луны создавал настолько глубокие тени в этих канавках, что они выделялись с отчетливостью хорошей туши на самой лучшей чертежной бумаге. У самого края знака, подобно пауку, бездумно плетущему паутину, Карл протаптывал последние метры завершающего штриха.
Хильгер бросился в снег, боясь быть замеченным, и снял карабин с предохранителя.
– Не спеши! – шепнул он сам себе. – Надо, чтобы он в этот раз дорисовал знак до конца.
Карл соединил линии, выпрямился, поднял лицо в небо и испустил громкий торжествующий рев, разбудивший спящих на ветках птиц. Они взмыли в светлеющее предрассветное небо и закружились черным вихрем над поляной.
«Все!» – решил советник, поймав Шнайдера в перекрестье прицела.
Вышедшая луна помогала ему, высвечивая цель, как хороший прожектор. Дрожащим пальцем Хильгер потянул спусковой крючок, и, когда Карл изогнулся дугой, готовый принять в себя энергию янтры, щелкнул сухой винтовочный выстрел.
Прессуя и рассекая воздух, пуля за долю секунды преодолела половину поляны и наискось пробила голову Карла навылет, забрызгав снег горячими каплями крови. Так, изогнувшись дугой, продолжая выдыхать свой победный клич, он рухнул лицом в снег и застыл в неподвижности.
Хильгер вскочил на ноги и бросился к телу Шнайдера. Боясь, что сила янтры могла произвести с Карлом изменения, похожие на те, что произошли с Богданом, он, морщась от отвращения, выпустил в окровавленную голову всю обойму, превратив череп в месиво из костей, мозгов и волос. Затем, орудуя прикладом, он раскидал эти клочья по сторонам, оставив только торчащий обрубок шеи. Лишь после этого он успокоился, отшвырнул карабин и вновь сосредоточил все внимание на знаке.
Ветер крепчал, не только подмораживая руки, но и засыпая протоптанные Карлом тропинки.
– Ну что тебе стоило нарисовать этот знак на бумаге! – в сердцах выкрикнул Хильгер, пиная планшет, перекинутый через плечо трупа.
Злясь и ругаясь по-немецки, он сорвал планшет с остывающего тела и побежал на пригорок, стремясь перерисовать знак, хотя бы не по памяти, а просто скопировать его, чтобы потом, в спокойной обстановке выучить и воспроизвести, соблюдая все правила. Так некстати поднявшийся ветер не позволял ему медлить – началась поземка, затуманив исполинский Знак Бога сияющими в свете луны снежными искрами.
31 декабря 1938 года, суббота.
Окраина Москвы
«Эмка» ковыляла по промерзшей дороге. Долговязый Дементьев скрючился на заднем сиденье, всем телом прижав к двери дергающегося Стаднюка.
– Вот зараза! – ругался энкавэдэшник. – Кусается, падла! – Он несколько раз ударил Пашу локтем по ребрам и крикнул водителю: – Юра, нельзя побыстрее рулить? Этот гад меня уже всего исцарапал.
– Очень дорога плохая, – пожаловался молодой шофер.
– Вот же, мать вашу! – Дементьев извернулся и наконец размахнулся как следует, пару раз шарахнув Стаднюка в ухо.
Тот вскрикнул и затих.
– Вот скажи, Юр, отчего ты такой хреновый водитель? Сердюченко вон горит на работе, видал, какие фокусы с машиной на ноябрьские показывал? Он ведь куда старше тебя, а все учится. Лентяй ты, вот мое мнение.
– У него опыта больше, – буркнул Юрий. – Сколько он уже за баранкой? А я только год.
– Вечно мне одно дерьмо после начальства остается, – вздохнул энкавэдэшник. – Обидно.
Чтобы выслужиться перед Дементьевым, шофер прибавил газу, но удержать машину на скользком повороте не смог – «эмку» выбросило на обочину, она чуть не перевернулась, грохнув колесами в слежавшийся снег, перелетела наледь и основательно увязла в снегу.
– Ты что, опупел? – придя в себя, спросил Дементьев.
– Я не специально, – попробовал оправдаться Юрий.
– Что?! Ты хоть приблизительно представляешь себе важность задания, которое мы выполняем? Болван! – Энкавэдэшник наклонился и влепил шоферу звучный подзатыльник.
Обезумев от обиды и боли, Юрий выскочил из машины и побежал вдоль леса.
– Куда?! – взревел Дементьев. – Пристрелю!
Он распахнул дверцу, достал револьвер и дважды пальнул в воздух. Шофер завилял и рухнул в снег, прикинувшись мертвым.
– Вот болван, – тихо ругнулся энкавэдэшник.
Пришлось ему за шиворот выволочь Стаднюка из машины и с ним вместе пробираться через сугробы к лежавшему навзничь шоферу.
– Нравится так лежать? – спросил он, наклонившись. – А ну подъем, мать твою! Живо в машину, и чтоб через пять минут мы уже ехали!
Юрий поднялся и бросился в сторону «эмки» сначала на четвереньках, а потом бегом, насколько позволял снег.
– А ты не дергайся, – пригрозил Стаднюку Дементьев. – И не обоссысь тут со страху. Пойдем. Может, я тебя и не стану убивать. Товарищ Дроздов приказал допросить тебя, а уж потом утопить в проруби, если ничего дельного не скажешь.
