– Сержант, мы тут не для обсуждения вопросов тактики собрались, – резко говорит председатель.
– Сэр, я в состав суда не просился. Меня назначили. И уж коли я тут, прошу разрешения прояснить суть дела, – набычивается сержант.
– Продолжайте. – Председатель откидывается на спинку кресла и препарирует холодным взглядом своего строптивого помощника.
– Благодарю, ваша честь, сэр. Итак, сержант?
– В сложившихся условиях необходимо было сохранить остатки роты. Отойти под прикрытием приданных БМП, перегруппировать силы и нанести авиационный удар. Затем вновь занять прежние позиции. Оборонительная линия была растянута до предела, а приданные средства оказались не готовы к огню поддержки ввиду нехватки боеприпасов. К тому же батальон уже выслал нам на помощь резерв – более двух взводов.
– Тем не менее исполняющий обязанности командира роты предпочел контратаку, да еще включив режим «зомби», – задумчиво говорит сержант. – И что произошло дальше?
– Дальше мы выбили наемников и попали под удар своей авиации.
– Это был случайный удар? Сошедшая с курса бомба или что-то подобное?
– Это был ранее вызванный огонь поддержки, скорректированный до начала атаки. Просто никто не удосужился внести поправку для авиации, – устало отвечаю я. – Бомберы точно отработали.
– Сколько человек погибло при контратаке и при последующем авиаударе?
– Я не имею таких данных. Думаю, большая часть тех, кто шел в атаку. Мне просто повезло.
– Ясно.
Сержант думает о чем-то. Поднимает голову. В его глазах – понимание. Ну давай, сукин сын, покажи морпеховское братство.
– Сержант, в момент, когда лейтенант Бауэр получил смертельное ранение, ваша броня была исправна?
– Никак нет, сэр. Броня не работала, сэр.
– Вы подтверждаете это, сэр? – интересуется сержант у следователя.
– На момент убийства лейтенанта Бауэра на его тактическом блоке метка сержанта Трюдо отсутствовала. На момент эвакуации сержанта Трюдо его бронекостюм не работал. Показания тактического блока сержанта Трюдо прервались за полчаса до смерти лейтенанта Бауэра.
– Спасибо, сэр. Сержант, в момент гибели офицера вы были ранены?
– Да, сэр.
– Вы подтверждаете, сэр?
Следователь:
– Подтверждаю.
Физиономия председателя постепенно наливается пятнами на щеках. Он играет желваками.
– Скажите, сержант, в момент смерти офицера боевые действия еще велись?
– Я слышал выстрелы неподалеку, сэр.
– То есть при отключенной броне и будучи раненым, вы не имели возможности увидеть противника с достаточной дистанции?
– Нет, не имел.
– Какова была видимость в момент смерти офицера?
– Плохая. Сильное задымление, сэр.
– Следствие подтверждает?
– Подтверждаю, сэр.
– Не могли вы, скажем, находясь в заторможенном состоянии, увидеть за спиной лейтенанта Бауэра противника и открыть по нему огонь в режиме ручного прицеливания?
– У меня была чужая винтовка, сэр. Броня не работала. Если я и мог стрелять, так только вручную, сэр.
Сержант смотрит на меня внимательно. Кажется, даже не мигает. Куда он клонит?
– На вашем личном счету более шестидесяти противников. И более сорока – за прошлую кампанию. В том числе есть убитые вами в рукопашном бою. Получается, вы опытный боец, сержант?
– Получается так… сэр.
– Вы видели за спиной лейтенанта противника, сержант? Вы открыли огонь по противнику и случайно зацепили офицера, стоящего на линии огня?
– Не помню. Я был контужен. Возможно, сэр.
– Вы СТРЕЛЯЛИ по противнику, сержант?
– Да, сэр. Стрелял, – говорю тихо.
– Вопросов больше не имею. Ваша честь, прошу квалифицировать смерть лейтенанта Бауэра как неосторожное убийство.
– Поддерживаю, сэр, – неожиданно встревает лейтенант-артиллерист. Все удивленно смотрят на него. Он и сам, похоже, удивлен.
– Детский сад какой-то, – шипит себе под нос председатель. – Год дисциплинарного батальона, первая категория, без права помилования.
Члены суда:
– Поддерживаю. Поддерживаю.
– Сержант Трюдо, вы приговариваетесь к прохождению службы в дисциплинарном батальоне сроком на один год. На время пребывания в дисциплинарном батальоне вы лишаетесь звания. Вам понятен приговор?
– Понятен, сэр.
Капитан бьет молотком так, что едва не ломает его.
– Конвой, увести арестованного. Следующий!
На ходу оглядываюсь. Ловлю взгляд сержанта. Грешным делом, я и сам теперь почти уверен, что стрелял в партизана, а не в эту мразь. Спасибо тебе, братан. Даст Бог, сочтемся.
Меня запирают в одну из клеток. Наручники не снимают. Капрал просит меня снять знаки различия.
– Не положено, сэр, – словно извиняясь, говорит он.
Сижу в сырой полутьме, безучастно уставившись через прутья на некрашеную коридорную стену. Туда-сюда продолжают водить арестованных. Да тут целый конвейер! Поточное производство. Слышу знакомый голос. Показалось? Нет, точно знакомый.
– С арестованными говорить не положено, сэр, – сообщает кому-то охранник.
– На положено член положен, – отвечает ему Гус. – Уйди с дороги, сынок, пока я тебе твои яйца в уши не забил. Чего уставился? Сегодня там, завтра тут. Никто не застрахован. Посторонись.
Часовой сдается. Оглядывается по сторонам:
– Только недолго, сэр. Ничего не передавать.
– Учи ученого… Ну что, Француз? Опять в говне по шею?
– И я рад тебя видеть, Гус, – улыбаюсь я.
– Штрафбат?
– Ага. Год первой категории.
– Это жопа, чувак, – резюмирует Гус.
– Я знаю, дружище.
– Бабу твою в два-два перевели. Железная девка.
– Цела хоть?
– Тьфу-тьфу. Твоих пораскидали, кто остался. Я их найду. И подругу твою тоже.
– Ей не говори. Просто привет передай, больше ничего не говори.
– Как будто сама не узнает. На вот, пригодится. – Он достает из-за пазухи блок сигарет и сует сквозь решетку.
– Я же не курю.
– Бери, там все курят. Пригодится. – И часовому: – Ты не видел ничего, понял?
– Понял…
– Спасибо, что забежал, Гус.
– Да все путем будет, Француз. Ты везучий, сукин сын. Может, и выберешься.
– Удачи тебе, Эрнесто.
– И тебе семь футов, амиго…
2
Времена, когда свежеиспеченных штрафников, приучая к новому для них статусу, неделями держали стоя по колено в ледяной воде в бетонном колодце – карцере, канули в Лету. Больше никаких издевательств и насилия над личностью. Не в прифронтовой полосе, это точно.
– Значит, так, солдат, – втолковывает мне усталый топ-сержант в возрасте, – забудь, кем ты был раньше. Все свои заслуги и звания забудь. Удаль свою и дурь тоже. Кем ты был? Морпехом? Тем более прижми задницу. Тут все равны. Как перед Богом. Отлучка без разрешения командира далее пятидесяти метров от расположения наказывается болью. Свыше ста метров – автоматически. Драки, неуставные отношения, крамольные речи – болью. Невыполнение распоряжения – болью. Нерадивость по службе – болью. Чтобы ты перестал ухмыляться, дружище, я покажу, что такое боль.
