Сержант щелкает кнопками на небольшом пульте на рукаве своей брони.
– Присядь-ка, солдат, – требует он и тычет пальцем в рукав.
Жгучая лава окутывает меня со всех сторон. Я вдыхаю воздух, но вместо него в легкие течет расплавленный свинец. Боль разрывает меня на кусочки. Расчленяет тело. Раскладывает по полочкам мои органы. Трещат от огня пересохшие кости. Я в океане огня. В сердце звезды. Я горю внутри и снаружи и никак не могу сгореть полностью, осыпаясь пеплом, я снова поднимаюсь во плоти, чтобы снова окутаться пламенем. Нет мыслей. Нет воли. Только боль. Вселенский ужас внутри. Тело – пучки раскаленных добела струн. Вой раскаленного ветра в ушах. Белый свет врывается в глаза ледяным потоком. Я с хлюпаньем втягиваю живительный воздух, прерывая вой. Дрожат ноги. Горит грудь. В глазах красное мельтешение. Я судорожно дышу, скорчившись на стуле.
– Теперь понятно, что я имел в виду, солдат?
– Так точно, сэр! – Я неуклюже вытягиваюсь «смирно».
– Ты станешь идеальным солдатом. Ты выучишь устав назубок и без всяких там гипноштучек. Ты будешь в бой ходить так, что твои друзья-морпехи обоссутся от зависти.
– Так точно, сэр!
– Остальное тебе взводный расскажет. Твой командир взвода – рядовой Краев. Третий взвод роты «Альфа». По плацу направо, третья палатка – столовая. Найдешь командира там. Сейчас как раз обед по распорядку. Двигай.
– Есть, сэр!
– У нас тут все передвижения только бегом, – говорит топ мне вдогонку.
Плац – просто выровненная вручную и посыпанная щебенкой и кирпичной крошкой грунтовая площадка. На бегу представляю, сколько усилий приложили штрафники, чтобы обустроить среди развалин свой временный лагерь. Края плаца выровнены, как по ниточке. Палатки натянуты так, что не найти и морщинки. Ни соринки кругом. И никаких ожидаемых вышек с охраной. Хотя зачем они? Наши «пауки» – универсальные штучки. Сержант только что продемонстрировал мне, на что они способны. Строй сосредоточенных бойцов без оружия пересекает плац с другой стороны. Останавливается у столовой. По одному бойцы исчезают внутри. Дождавшись, пока последний окажется внутри, вхожу следом. Три длинных стола, окруженные легкими складными лавками. Бойцы чинно сидят и дожидаются, пока дежурные по столу раскидают по пластиковым мискам хавку – брикеты универсального полевого рациона. Потом складывают руки перед собой, как примерные детишки, и начинают читать молитву. Комбинезоны у всех потрепанные, но чистые и выглаженные, словно только что из прачечной. Отмечаю численность отделений – пять-шесть человек, не больше. Что-то не нравится мне в этой арифметике. Все сосредоточенно смотрят в столешницу перед собой.
– Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твое; да приидет Царствие Твое; да будет воля Твоя и на земле, как на небе; хлеб наш насущный дай нам на сей день; и прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим; и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
Благослови, Господи, Императора нашего, Вооруженные силы его и всех, кто служит в них. Аминь! – несется негромкий размеренный хор.
Я внутренне содрогаюсь. Это вовсе не та молитва, что мы, заблудшие во тьме мятежные хищные волки, духи смерти, читаем каждое утро. Представляю, как буду бормотать трижды в день эту овечью чушь для слабаков, и снова зябко повожу плечами. «…ОРУЖИЕ НЕСПОСОБНО ЖАЛЕТЬ И СОМНЕВАТЬСЯ. И С ЭТОЙ МЫСЛЬЮ ПРЕДСТАЮ Я ПЕРЕД ГОСПОДОМ НАШИМ…» – звучит у меня внутри. Господь в представлении моем что-то абстрактное и великое, не имеющее ясного лица и чем-то напоминающее Императора.
– Не нравится молитва, рядовой? – обращается ко мне штрафник с крайнего стола. Бывший офицер как пить дать.
– Никак нет, сэр! – чеканю.
– Я твой командир взвода. Будешь в первом отделении. Садись за мой стол, солдат.
– Есть, сэр! – Так непривычно обращаться к рядовому как к начальнику. Придется привыкнуть – тут все рядовые, кроме командира роты и его заместителя.
После обеда взводный провожает меня в мою палатку.
– Это твоя койка, солдат, – говорит мне Краев, указывая на легкое парусиновое изделие со скатанным к изголовью грубым одеялом.
– Ясно, сэр.
– Порядок в тумбочке должен быть идеальным. Щетка и зубная паста слева, бритвенный гель и мыло – справа на верхней полке. Устав и документы для изучения – на средней полке, устав сверху. Принадлежности для ухода за одеждой и обувью – на нижней, причем щетки справа. Снаряженный ранец – в изголовье под койкой.
– Понятно, сэр!
– Вот еще что, солдат.
– Слушаю, сэр!
– У тебя первая категория. Это значит – без права помилования. Никакого искупления кровью. Значит – весь срок. Не вздумай соскочить. Если кончаешь жизнь самоубийством – умирает все твое отделение. Если нерадиво относишься к своим обязанностям – сначала наказывают тебя. Повторное нарушение – страдает все отделение. Свыкнись с этим. За тобой будут наблюдать в десять глаз. И ты сам наблюдай, коли жизнь дорога.
– Ясно, сэр!
– Порядок у нас простой. Один день – работы в расположении, изучение устава, строевая подготовка и так далее по распорядку. Один день – участие в боевых действиях. Это означает, что сутки мы сидим в окопах на переднем крае и, когда приходит нужда, получаем оружие и идем в атаку. В режиме «зомби», естественно. Так что откосить не получится.
– Понятно, сэр! – облизываю пересохшие губы.
– Друзей тут нет. Только командиры или сослуживцы. Невыполнение приказа автоматически влечет наказание болью. Топ-сержант уже показывал тебе, что это значит?
– Так точно.
– Если командир не наказывает тебя, наказывают его. Или подразделение. Тебе придется стать идеальным солдатом, рядовой. По-другому тут не бывает.
– Ясно, сэр. Рядовой просит разрешения задать вопрос, сэр! – Я вновь начинаю чувствовать себя салагой в чистилище. Казалось, навсегда забытое состояние.
– Задавайте.
– Есть ли шанс у идеального солдата выжить, сэр?
– Как у всех. В бою все одинаковы. Все идут в атаку. Так что смерть тут – лотерея.
– Ясно, сэр.
– Получи у моего заместителя свое имущество. Через тридцать минут желаю видеть твою койку, тумбочку и тебя самого в идеальном состоянии.
– Есть, сэр!
Командир взвода Краев слегка медлит. Оглядываясь, спрашивает тихо:
– Ты из морпехов?
– Так точно, сэр. Сержант, командир отделения. «Джульет»-три, четвертый второго, – так же негромко отвечаю я.
– Я тоже из Корпуса. Капитан. Командир разведроты. Первый полк. Тут много наших. Убийство?
– Неосторожное убийство офицера, сэр.
– Знаю я эти неосторожности, – усмехается бывший капитан. – Держись, морпех. Может, и повезет тебе.