Давно это было, уже и не упомнить — когда…
— Прости…
Его руку накрыла теплая, узкая ладонь девушки. Ее пальцы были длинными и тонкими — пальцы швеи или музыканта. В голосе слышалось искреннее участие.
— Что уж, — со вздохом повторил Игнат. — А твои-то родные живы?
— Живы, слава те господи, — перекрестилась Марьяна. — В Новой Плиске остались. Мама у меня приемщицей товаров работает. Отец токарь.
— Добрые профессии, — похвалил Игнат. — Вышивке тебя матушка научила?
Он снова покосился в сторону оставленной работы.
— Она, — подтвердила Марьяна. — А хочешь, доделаю и тебе подарю? Вижу, глаз ты с птицы моей волшебной не сводишь.
Она засмеялась, и щеки Игната загорелись изнутри стыдливым румянцем.
— Ты мне и так жизнь подарила, считай, — просто сказал он. — В долгу я у тебя.
— О! Какие громкие слова! — Марьяна откинула косу на спину, театрально закатила глаза. — Этак у меня в должниках вся деревня скоро ходить будет! Кому антибиотиков дам, кому градусник поставлю.
Она рассмеялась звонко, легко. Но Игнат остался серьезен.
— А что, и будет, — уверенно проговорил он. — Хорошие доктора всюду нужны. А кто бы меня на ноги поставил, как не ты? И младшему Ковальчуку кто крапивницу вылечил? А когда Авдотья Милош на сук глазом накололась? А дядя Назар ногу подвернул? А?
— Ну, будет. Будет! — Марьяна смеялась и выставляла ладони, будто защищаясь от излишне настойчивых нападок Игната. — Захвалил ты меня! Убедил! Глядишь, и останусь…
Она подмигнула ему, и в серых глазах снова проскочила бесовская искорка. В груди у Игната почему-то потеплело, а улыбка сама собой стала расползаться по его простодушному лицу.
— Оставайся! — пылко попросил он. — Ты не смотри, что глухомань. Дорога весной расчистится, до станции тут рукой подать. А знаешь, красота летом какая? Просторы какие? Бруснику можно набрать такую, что вот мой кулак!
— Так уж и с кулак! — притворно ахнула Марьяна. — Ну что ты будешь делать? Останусь.
Она засмеялась снова. И Игнат засмеялся вместе с ней.
На душе у него заметно посветлело. И в следующие несколько дней его не беспокоили не мысли об умершей Званке, ни вещая птица с ее живой и мертвой водой.
Однажды утром Игната постигла небольшая, но все же неприятность. Открыв нижние полки шкафчика, где хранились крупы, он с огорчением обнаружил, что в одном из мешочков прогрызена дыра.
"Надо мышеловки ставить", — подумал Игнат.
Но мышеловок в доме не было, не обзавелся еще. Поэтому и пришлось снова идти на поклон к соседям.
— Дам, отчего ж не дать? — живо откликнулась тетка Рада. — Да и ты сделай милость, Игнатушка. Крыша подтекать начала, не посмотришь ли? — ее голос стал просящим, ласковым. — Муженек мой там с самого утра торчит, да разве ж с тобой в плотницком умении сравнится?
— Посмотрю, — не стал отказываться парень. — Мне не в тягость.
— А мы уж отблагодарим! — обрадовалась Рада и во всю силу своих легких принялась звать мужа.
Подлатать прореху оказалось не таким уж сложным делом. Однако Игнат привык подходить к работе со всей ответственностью, поэтому задержался у соседей до обеда. Добрая Рада накормила его своими знаменитыми щами, приговаривая, какой же Игнат тощий да как бы ему хорошую невесту найти.
— Ты бы к фельдшерице нашей присмотрелся, что ли, — под конец сказала она. — Такая девушка! И красавица, и умница!
— Вот потому, что умница да красавица, на меня-то и не поглядит, — вздохнул Игнат. — Да и не видно ее сейчас в Солони. Здесь ли?
— Здесь, у Боревичей младшенький скарлатину подхватил, так от него не отходит, — Рада одобрительно покачала головой. — Вишь, добрая какая? Не девка — сказка!
Игнат почему-то заулыбался. Потом, смутившись этим, снова полез на крышу.
"Добрая, — думал он. — Надо бы ей звонок починить. Попрошу помощи у дяди Касьяна, он в электричестве поболе меня разбирается".
На душе стало весело и тепло. Серые облака над головой истончились, посветлели. Игнату даже показалось, что сквозь их плотную завесу проглянула плоское блюдце солнца.
"А ведь весна скоро", — понял он.
И путь еще злятся холодные ветра, пусть снегопады до крыш заваливают дома, одно оставалось неизбежным — февраль медленно и неуклонно близился к концу. А, значит, все страхи останутся в прошлом.
Игнат так заработался, что от усердия с его носа скользнула вниз прозрачная капля. Он сконфуженно утерся рукавом и огляделся испуганно — не заметил ли кто?
Но на крыше он был один — тетка Рада ушла в избу готовить ужин, ее муж Егор выстругивал во дворе стропила.
Как раз в это время в конце улицы показался внедорожник.
Он несся на предельной скорости, и рев двигателя взрезал воздух, будто тревожная сирена.
"Как будто черти за ним несутся", — сказала бы бабка Стеша.
Поравнявшись с забором, который недавно также был починен Игнатом, автомобиль резко затормозил. Послышался скрип и визг, шины прочертили в насте темные полосы. Из кабины выпрыгнул местный егерь, Мирон Севрук, и в таком виде его никогда еще не видел Игнат. Егерская шапка с длинным лисьим хвостом была заломлена на затылок, рукав фуфайки перечеркивали рваные прорехи, будто Мирон в спешке продирался сквозь кустарник. Свое ружье он крепко держал в руке вместо того, чтоб по обыкновению повесить через плечо. И даже с крыши Игнат видел, как судорожно побелели костяшки его пальцев.
— Ну, Егор! Дождались! — еще от забора закричал Мирон.
Лицо у егеря так же было белым от напряжения, в голосе слышались визгливые нотки. Игнат на крыше замер, и предчувствие недоброго вдруг кольнуло его под ребра.
— Что такое? — флегматично отозвался Егор, не отрываясь от рубанка. — Черти за тобой гонятся, что ли?
Он ухмыльнулся в усы.
— Черти, как есть, — закивал Мирон. — Знак я увидел, Егор. Вот что.
— Это какой такой знак? — Егор, наконец, поднял голову, и ухмылка сползла с его лица.
— Тот самый знак, — с нажимом произнес егерь.
Он понизил голос и нервно огляделся по сторонам, словно ожидая, что преследующие его черти сейчас выпрыгнут из-за забора.
— Обходил я капканы с утра, — вполголоса заговорил Мирон, — на опушке леса и увидел. На сосновом суку черный вепрь висит. Пузо до самого паха разрезано, и потроха вывалены, к земле свисают.
Игнат почувствовал, как к его горлу подступил комок. Гвозди из руки просыпались в прореху, застучали где-то внизу по доскам чердака.
