Моррисон был кривоног, мясист, толст и при этом проворен. Первое, что он спросил: «Холмс уже здесь?», и, получив утвердительный ответ, обнажил в улыбке желтые зубы.
– Мы возьмем его, как только он огласит имя убийцы! Готов поспорить на что угодно, это будет Роджер Харт! Оружие при вас, Лестрейд?
– Само собой! Надеюсь, вы тоже пришли не с пустыми руками.
Моррисон хохотнул, приняв вопрос за шутку. Констебль Атчесон отвел взгляд.
За детективом прочно закрепилась слава ретивого служаки. Моррисон всей душой радел за избавление Англии от преступности, был опытен и бесстрашен. Вместе с тем он на дух не переносил все новшества, а к девяти расам Гостей испытывал такую острую ненависть, что это даже перестало быть предметом шуток. Пыл Моррисона не смешил, а пугал. Никакие достижения чужих цивилизаций, используемые человечеством, не могли оправдать в его глазах самого факта присутствия на земле тенри или юсэев.
В своей ненависти Моррисон был последователен и непоколебим. Когда его маленькую дочь вылечили от лихорадки с помощью средств миссии Тенри (лекарство добывалось из слюны самок), детектив ничуть не смягчился. «То была воля Господа – с помощью проклятых гадин спасти мою Нэнси! – заявил он. – Так Всевышний не дает мне забыть о них. У-у, мерзкие отродья!»
Штаб Лестрейда из библиотеки переместился в столовую. Отсюда удобнее было контролировать перемещения всех обитателей дома. К тому же Лестрейд велел старому слуге докладывать ему обо всех действиях Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
– Просили подать пальто, – пробурчал тот, зайдя в столовую. – В смысле, мистер Холмс и друг его.
Моррисон привстал:
– Надеюсь, он не вздумает бежать!
– Холмс? – фыркнул Лестрейд. – Никогда! Он так твердо убежден в том, что вокруг него глупцы, что чувствует себя в полной безопасности.
«Хотя никто не находится в такой опасности, как умный человек среди глупых», – добавил про себя Атчесон.
Лестрейд подошел к окну и удовлетворенно усмехнулся, заметив две фигуры, вышедшие в сад. Нервозность его исчезла, он подобрался, как хищный зверь перед нападением.
– Холмс ни о чем не подозревает, – медленно проговорил он, не сводя глаз с высокого человека в пальто и шляпе. – Сейчас он обойдет поместье, на ходу придумывая для Ватсона объяснение своей «догадке». Затем направится в южное крыло, где живет Роджер Харт. Поговорит с ним, вернется к нам, объявит, что дело раскрыто! И вот тогда…
В наступившей тишине послышался щелчок. Атчесон обернулся и увидел, что Моррисон деловито проверяет барабан револьвера.
Констебль поежился.
– Вы так уверены в этом, сэр?
Моррисон и Лестрейд одновременно рассмеялись.
– Он уже знает, кто убийца, – заверил инспектор. – Ему не требовалось разговаривать с ними – достаточно было обнюхать каждого. Теперь Холмсу нужно лишь время. Не так-то просто сочинить убедительную версию расследования!
– Куриные мозги ему в помощь! – Моррисон сунул револьвер в кобуру.
– Почему куриные?
– А вы не знали, Атчесон? Дор-орсейцы ближе к птицам, чем к людям. Их так называемые стрелы – это перья!
Холмс и Ватсон скрылись среди деревьев. В столовой наступила тишина, нарушаемая только пением птиц. Молчание затягивалось. «Неужели сбежал?» – с робкой надеждой подумал Атчесон.
Но тут две фигуры, высокая и пониже, вновь появились из-за разросшихся кустов.
– Все как я предсказывал! – Лестрейд нервно облизнул губы. – Возвращаются. Идут к южному крылу. Хо-хо! Попался, тварь!
И тут Атчесон не выдержал.
– За что вы так ненавидите его, сэр?
Инспектор и детектив обернулись к нему. Один уставился озадаченно, второй мрачно. Под их тяжелыми взглядами Атчесону стало не по себе, но отступать он не привык.
– Я лишь хочу понять, с-сэр, – запинаясь, начал он, – в чем состоит страшная вина дор-орсейцев. Я много слышал об этом, но так и не разобрался, что плохого в том, чтобы единственный дор-орсеец помогал нам расследовать преступления. Даже если он использует нюх…
Моррисон побагровел так, что Атчесон испугался за его жизнь.
– Тебе недостаточно того, что они хотят завоевать нас, паршивый сопляк? – рявкнул он.
Лестрейд прижал палец к губам. Но голос Моррисона все равно дрожал от плохо сдерживаемого гнева, когда детектив прохрипел:
– Это шпионы врага в твоей стране, констебль! И твои сомнения – предательство и измена!
Атчесон побледнел – трудно сказать, от гнева или от страха.
– Дор-орсейцы не шпионят для своего мира! – воскликнул он. – Они просто бегут оттуда. Да, им нужна власть. Но никто пока не доказал, что этой властью они станут злоупотреблять во вред людям.
Лестрейд вмешался:
– Что я рассказывал про два года и матку Тен?
– Простите, сэр, но вы ошибаетесь, говоря о попытке того дор-орсейца изменить законы! – Атчесон обернулся к нему, ощущая, как пылают уши. – К тому же на Тенри вообще нет законов в нашем понимании. Они руководствуются коллективным чутьем высших маток и двух самцов-наследников. У них очень сложная система распространения их воли на все сообщество. – Он несколько смешался и добавил, будто оправдываясь: – Мы это изучали. Дор-орсеец, о котором вы вспоминали, хотел перевезти на Тенри свою семью. Это всего два с половиной индивидуума.
– И что с ним за это сделали? Приговорили к смерти! Значит, на Тенри подходят к этому так же, как на Земле!
– Они растворили его в своих особях, – возразил Атчесон.
– То есть казнили!
– То есть растворили в себе, – настаивал констебль. – Для Тенри это милость, а не наказание. Отныне он будет жить в трех высших матках.
Моррисон загоготал.
– Слышь, Атчесон, ты сам-то согласился бы жить в трех высших матках, а? Сожрали они его, тут и думать нечего!
Констебль сдержался, но это стоило ему больших усилий. «Эти двое не знают, о чем говорят, – подумал он. – И они доставят Шерлока Холмса в Комитет по Контролю, где его… вычистят. Потому что там сидят такие же, как они, и тоже чертовски боятся».
Лестрейд снисходительно похлопал его по плечу:
– Послушай, парень, ты многого не понимаешь. Даже если дор-орсейцы вовсе не собираются перетаскивать сюда свой по-дурацки устроенный мир, их не должно здесь быть. Они слишком превосходят нас!
– И хотят нас уничтожить! – прорычал Моррисон.
Атчесон резко обернулся к нему, потеряв терпение:
– Это полнейшая чушь!
– Достаточно и первого факта, – спокойно заверил Лестрейд.
Констебль осекся.
– Пойми, мальчик мой: каждый, кто превосходит нас – враг. Ибо он показывает нам нашу ничтожность.
– Или наши возможности, сэр!
Лестрейд взмахом руки отмел его нелепое высказывание.
