Когда на вооружении не имелось надежных средств связи, наблюдения, бесперебойной разведки, отсутствовал транспорт повышенной проходимости, не существовало системы непрерывного обмена достоверной информацией между боевыми элементами - управление сражением, внесение коррективов в ход боя представлялось делом далеким от реальности. Отсюда в армиях множества государств распространилась прусская методология, стремившаяся придать боевым действиям механистический, следовательно, и предсказуемый планомерный характер с запрограммированным технологичным результатом.
Никого не нужно убеждать, что в те малоразвитые времена о нынешних и будущих боевых технологиях не могло быть и речи. Тогда больше предугадывали, рассчитывали заранее, планировали, не имея возможности ежеминутно вносить текущие поправки в развитие событий, всецело распоряжаясь силами и средствами.
Тогдашнего полководца, сидящего с подзорной трубой на барабане на вершине холма, пытающегося что-то разглядеть в пороховом дыму, вполне можно с обывательской и дилетантской точки зрения уподобить тренеру нынешней футбольной команды.
Сидит он у нас на скамеечке запасных, нервничает, подпрыгивает, руками размахивает, капитану команды рожи корчит. И повлиять-то на происходящее на поле наш тренер способен лишь косвенным образом, сделав две-три замены полевых игроков, бегающих, гоняющих мячик по зеленому газону. А они плевать хотели на тренерскую диспозицию...
Кому-нибудь футбольный матч в целом весьма напоминает баталию XVIII-XIX веков. Оно так, да не так, дамы и господа хорошие!
Если бы не было преднамеренного управления, не составлялись подробные многословные диспозиции, не отправлялись десятки офицеров с приказаниями в войска, ведущие сражение, ни император Наполеон Бонапарт, ни фельдмаршал Михаил Кутузов, ни принц Евгений Савойский - не смогли бы выиграть ни одной баталии или военной кампании, руководя действиями десятков тысяч, сотен тысяч солдат и офицеров.
Мнимая хаотичность вооруженного противоборства огромных людских масс, противоречиво стремящихся к взаимно противоположным целям, в старые времена частенько подводила военных мыслителей к идее о сверхъестественной малопредсказуемости и спонтанности боевых действий.
Чем дальше эти мыслители находились от тех, кто принимает военные решения, тем меньше они были способны понять и объяснить системный характер и структурную планомерность войны, остающиеся таковыми по наше время.
Например, генерал-майор Карл Клаузевиц в бытность свою директором военного училища в Берлине теоретически додумался до асимптотического эпифеноменального утверждения, будто война является продолжением политики.
Звучит вроде бы весомо и солидно. В прусском духе по Клаузевицу военный порядок проистекает из политического хаоса. Тут тебе в совокуплении античная мифология и философия. Вы только подумайте!
Потому-то сей философский трюизм в неприличном экстазе восторженно воспринимают дилетанты, ни бельмеса не желающие понимать, насколько системно и структурно боевые действия и политическая жизнедеятельность различаются между собой.
Лев Толстой отличился в военном мышлении не меньше, чем Карл Клаузевиц. Сочиняя понемногу исторический роман, поручик в отставке Толстой сообразил применить к объяснению войны политэкономическую классику физиократов.
Если у политэконома Адама Смита невидимая рука рынка спонтанно определяет спрос и предложение, то у беллетриста Льва Толстого, вероятно, иная, неразличимая его глазу либертарианская длань вольно руководит полками и военачальниками.
Бог его знает, отчего они поступают так, а не этак в суматохе, сутолоке, сумятице и неразберихе сражений. А в этих тупоумных диспозициях, что пишет и пишет всякая немчура, простому русскому человеку от сохи и косы, нет, братцы, никоих резонов разбираться.
Будь он ополченец, иль главнокомандующий, у обоих победа и поражение образуются сами по себе. Коль войско по своей воле отступает, то следом за ним в обозе тащится полководец. Как-нибудь получиться, побьем, братцы, супротивные двунадесять языков Бонапартия. А его самого, мордой и в говно...
По этому беллетристическому поводу накануне первой мировой войны среди русских офицеров генштабистов бытовала довольно остроумная шутка.
- Это какой-такой Толстой?
- Граф Лев Николаевич, сочинитель.
- Как же! В кадетах читали-с. Роман "Война и мир". История о том, как армия командует полководцем.
Мировая война 14-го года грянула спустя неполное столетие после окончания наполеоновских войн и Венского мира. И началась она с теми же самыми проблемами управления войсками. Но возведенными в степень нового цивилизационного бытия.
Во многом стремление достичь управляемости ходом боевых действий предопределило позиционный характер первой мировой войны. Поскольку в силу оперативно-тактических и военно-технических причин в очередной раз усложнился характер боевых действий.
Здесь и тогда в немалой мере созданию сплошной линии фронта способствовали возможность и желательность обеспечить стационарную проводную связь между передним краем и штабами различного уровня.
Зачем гнать под артобстрел вестового, если можно ловко обругать разгильдяев по телефону? А ну, в атаку!..
У войны множество аспектов и факторов. Каждый из них по-своему структурируется, способствуя укреплению или разрушению, стремящихся к абсолюту системности и таксономичности управленческих командных решений.
К слову сказать о войне и мире в 1812 году. Тогда русская армия в стратегическом отступлении от Немана за Москву среди прочего решала две непростые задачи - отладить боевое управление и научить воевать офицерский корпус, в основном - младшее и среднее командные звенья.
Во многих частях и соединениях рядовой и унтер-офицерский состав был укомплектован военными профессионалами из рекрутских наборов предыдущих лет. В то время как на действительную воинскую службу призывали огромное количество молодых офицеров-дилетантов.
В те времена текучесть кадров на должностях командиров взводов, эскадронов, батарей была несравнимо выше нежели среди рядовых ветеранов и старослужащих сержантов. Офицеры благородные дворяне все-таки имели привилегию легко увольняться от воинской службы.
Аналогичным образом несколько позднее поручик Лев Толстой не поднялся выше тактического уровня командира батареи, чтобы со своего лейтенантского кругозора оперативно-тактически написать рассказы о Крымской войне и стратегический роман о наполеоновском нашествии.
