Хамло вышел вместе со всеми, Маузер и Артур на улицу соваться не стали – фермеры разъезжались по домам, их машины подняли облако пыли, и дышать было нечем. Вскоре рев моторов стих, пыль улеглась.
– Дрянь дело, – размышлял Маузер, глядя в окно. – По-хорошему, надо бы сваливать, но бежать некуда. Всё. Крышка. Тебе я бы посоветовал затеряться в Москве… Близкие у тебя есть?
– Жена и дочь.
– Где?
– Дома остались.
Артур вспомнил Нику, Лану, и ему захотелось завыть.
– Считай нету, – вздохнул Маузер. – Омеговцы не простят бунт, наверняка твою деревню уже зачистили.
– Я семью предупредил, они в надежном месте. Ты откуда про бунт-то знаешь?
– Слышал, как меня называли?.. Вестник – это работа такая.
Вестник… Хреновые вести он носит в последнее время. В животе Артура жалобно заурчало.
– Ага, я сейчас тоже что-нибудь сожрал бы, – прокомментировал Маузер.
Скрипнула дверь – вошел Хамло с бутылью в руках. В другой руке он нес мешок, из которого одуряюще пахло копченым. Артур сглотнул.
– Что там наши с мутантами, не передрались? – поинтересовался Маузер.
– А посмотри в окно – сели в кружок, разговаривают. Сейчас самое время выпить, вы не находите? – Хамло поболтал бутыль – мутная жидкость забулькала.
– Упьемся же в хлам! – В голосе Маузера послышался упрек. – Идем к мужикам, справим поминки. Подыхать же всей толпой станем. Да что ты смотришь как еврей на гестапо? Не жмись! Поделись с людьми.
Артур представил, что «еврей» – это пушистая безобидная зверушка, а «гестапа» – мутафаг типа маниса, только без лап и с гребнем вдоль спины. Н-да-а, видать, на севере такие гестапы водятся. Когда Хамло раскрыл мешок, мозг Артура провалился в желудок. Сейчас он за еду готов был если не убить, то основательно покусать. Маузер вынул кусок сала с прожилками и принялся жевать.
Артуру достались такой же кусок и треть лепешки.
– Не бойся, самогонки мало, не упьются они. Но расслабятся.
Маузер взял бутыль у Хамла и направился к выходу. Хозяин вздохнул, и его большие, с опущенными уголками глаза стали еще несчастнее.
На улице царило оживление: местные приволокли огромный котел с кукурузной кашей, заправленной шкварками, и на нее тотчас набросились. Запах вышибал слюну и кружил голову. Ложек на всех не хватило – мужики и мутанты ели руками, жир капал с пальцев, катился по предплечьям и пятнал рубахи, зерна застревали в бородах. Артур наплевал на брезгливость и присоединился к пирующим. В стороне Хамло и Маузер доедали лепешку с копченым мясом.
Когда люди насытились и отошли от котла, Хамло поднял кусок арматуры и постучал по бутыли:
– Рыцари Пустоши! Последняя ее надежда и оплот! Я не люблю, когда пьют, но сегодня выпить можно и нужно! – Еле удерживая бутыль обеими руками, хозяин отхлебнул из горлышка. Крякнул, утерся рукой и протянул гигантский «стакан» Маузеру.
Повторив подвиг Хамла, Маузер понес выпивку в народ.
Артур уже месяц не пил спиртного, и его с первых глотков повело. Крепкое пойло оказалось. Курганник тоже слегка окосел и стал говорить до невозможности громко, только его и слышно было. Тимми, напротив, забился в щель между телегами и, похоже, задремал. Мутанты держались кучкой, лишь Фирг участвовал в людских разговорах, скалил острые, будто подпиленные зубы.
Бутыль опустела. Затянули песню. Мутанты, само собой, слов не знали, но им так хотелось поучаствовать, что они выли и орали.
Стало клонить в сон, захотелось покоя, и Артур уселся рядом со спящим Тимми, оперся о телегу. Парень дергался и бормотал во сне. Мужики решили развести костер, но не нашли дров и оставили эту затею. Веселье начало сходить на нет, герои – расползаться по домам. Местные вызвались приютить отряд Артура, мутанты же изъявили желание ночевать в своих повозках, прямо на сене.
Надо бы Тимми разбудить, а то нехорошо его бросать на улице… Артур придвинулся поближе: парень морщил нос, стонал и размахивал руками. Артур склонился над ним, потрепал за плечо:
– Тим, вставай! А то…
Тимми тонко вскрикнул и заехал Артуру по носу:
– Отвали, урод! Не понял, что я сказала?
Артур от удивления раскрыл рот. Тимми повернулся на другой бок и засопел. Или повернулась? Осторожно, чтобы не получить в рожу и не привлечь чужого внимания, Артур склонился над Тимми. Нужно быть слепцом, чтобы не заметить очевидного: девушка! Ровесница Ники, может, сезоном старше или младше. Отсюда и женоподобность Тимми, и отсутствие растительности, и в баню поэтому он не пошел. Она не пошла. Но как ловко беглая рабыня всех дурила! Ведь и мысли не возникло… Артур тронул Тимми за плечо, та вскинулась, уставилась на него мутными со сна глазами. А ведь хорошенькая!
– Тсс! Тимми… Тебя как зовут-то на самом деле?
– Сдурел, мужик? Так и зовут. Иди себе, дай поспать, – юношеским хриплым баритоном проговорила девушка.
– Ты во сне проговорилась.
Щеки Тимми потемнели – девушка покраснела.
– Бредишь, – сообщила Тимми. – Иди проспись. И мне дай…
– Дура, – ласково, как дочери, сказал Артур, – я же добра хочу. Если наши узнают… Тебе осторожней нужно быть. Расскажешь?
– Чего тебе рассказать? Как к мутафагу в зад пройти?
– Совсем дура. У меня жена и дочь. Я к тебе приставать не буду. Я помочь хочу. Советом хотя бы.
– Любопытно тебе, – совсем другим, девичьим, пусть и немного хриплым голосом, сказала Тимми. – Вот и вся твоя помощь. Места себе не находишь, думаешь, откуда я. А не расскажу.
– Тогда я у Маузера спрошу. – Артур поднялся. – Нам на смерть вместе идти, а ты в секретики играешь.
Тимми вскочила, встала рядом.
– Не нужно к Маузеру, а то он тебя убьет. Поверь, Артур, эта тайна – не для твоих ушей. И не для этого мира, если уж на то пошло. Просто не нужно тебе этого знать, никому не нужно. И я бы забыть предпочла.
Артур недоверчиво улыбнулся. Можно подумать, он не видел рабов, можно подумать, ужасов не видел…
– У меня жена седая вся. Твоих лет – и вся седая. И ты думаешь, твоя история меня напугает?
Она что-то обдумывала, грызла ногти. Наконец решилась:
– Ладно. Сам напросился. А мне давно хотелось кому-нибудь рассказать, чтобы не Маузеру… он и так знает. И неизвестно, кому от этого хуже – ему или мне. Только давай выпить еще найдем.
* * *
Многих слов Артур не понимал, переспрашивал, и Тимми, которая оказалась Томой, Тамарой, объясняла. Она пила, не пьянея, и речь ее становилась все более горячечной, нетерпеливой – Тома выплескивала накопившееся, не заботясь более о слушателе. Все равно, скорее всего, завтра умирать и ей, и Артуру.
…Когда Томке исполнилось пять, мамаша окончательно спилась, квартиру продала за гроши, дочку взяла под мышку и отправилась бомжевать на свалку. Томка не возражала: попробуй возразить, так жопу отобьют – не сядешь даже. А на свалке оказалось хорошо, может, потому, что лето: Томка играла со всякими штуками, в еде отказа не было, что найдешь, то и ешь, люди много вкусного выбрасывают. В общем, не жизнь – малина.
