– Самбор Мествинович, Вамба Гундемарович, уж объясните мне, простушке, о чём вы?
Первым ответил, разумеется, Самбор:
– Дело спрашиваешь, Сивояра Острогневовна! Сложили три единицы! Первое, из Девятиречья вышла ещё одна чолдонская орава – на запад. Второе, та же орава перебила Мудриловых чолдонцев, что оставались в Вончегорье. Почему мы и здесь, собственно. Третье, часть Мудрилова войска удрала из-под Щеглова Острога. В совокупности имеем, что Мудрило удирает именно от этой оравы!
Подумав, Сивояра кивнула. Будь она хронистом и пиши для «Боды», или, ещё лучше, для «Моряка», можно было бы изложить события так. «Повторное разорение Вончегорья вполне могло свидетельствовать о разладе между кочевниками. Заодно событие пришлось очень на руку танам и венедам, озабоченным судьбой родичей на Драйгене. Космолёт Сеймура Кнутлинга так и не был достроен, припасы колонистов на ледяной планете подходили к концу, а на вончегорском космодроме до его захвата дикарями оставалось несколько незапущенных межпланетных ракет. Отряд, ведомый Самбором, под покровом ночи высадился с аэронаоса “Клекотун Китового Чертога”. Ватажники проехали через посёлок Чужедед, обезображенный разрушениями и полностью опустевший. По электромеханической карте, Самбор нашёл стальные эллинги с ракетами. Отряд принялся грузить припасы и заряжать наиболее сохранную ракету жидким кислородом. На счастье Самбора и товарищей, керосин уже был в баках».
Ещё кое с чем повезло, например, у чолдонцев хватило ума не трогать атомный котёл в его подземном укрытии. Или наоборот, по Самборовому утверждению, не хватило ума тронуть. С гигантским паротурбовозом, что втаскивал ракеты на плоскогорье к пусковой установке, повезло меньше – сверкавшую серебром и бронзой гордость наволокских кузнецов разграбили и бессмысленно сожгли.
– Гы-ы-ы-ы-ы-ы-ы-ырр! – до боли в ушах громко заревел бронтотерий.
Как говорили схоласты, которым и до этого было дело, раздвоенные рога на мордах исполинских зверей каким-то образом усиливали звук их кличей.
– Как управимся, надо будет их на юго-запад перегнать, к Дикому Полю, а то пропадут, – озабоченно сказал Избор конюший.
– Сами, что ль, не сообразят? – возразил Деян. – Или здесь не перезимуют?
Он внезапно сложил с себя обязанности пеплинского пестуна вскоре перед осенним солнцележанием, о чём пеплинцы совершенно не сожалели, и тут же основал «частное охранное товарищество», куда вступило ещё с пару дюжин бывших йомсов. Эти седые, сварливые, и раздражительные вояки сейчас ехали по периметру, охраняя длиннющий прицеп с холодильной установкой, электроникой пуска, и собственно ракетой. За неимением паротурбовоза, прицеп волокли по пологому склону вверх четыре бронтотерия в наскоро сработанной упряжи.
– Деянушко, у них твоего ума нет, – вроде бы даже без издёвки объяснил конюший. – Бронтотерий – он не мамонт, ему тепло потребно. А зима придёт не из обычных, тем более на плоскогорье.
Спроси кто у Сивояры, зима уже пришла: в Вончегорье имела место путаница с временами года, и осень, что должна была следовать за летом, почему-то просто решила не показываться. Редкий дождь не капал, а жалил под углом, потом начал замерзать на лету. У края просеки, расчищенной для тройной железнодорожной колеи, отсвечивали неуместно радостной рыжиной огромные подосиновики. Примерно в четверти рёсты впереди, осины сменялись скрюченными сосенками, а под ними, камни уже побелил снег. Самборов бык внезапно свернул к осиннику, склонил морду к земле, подобрал пару грибов, и принялся с хрустом жевать.
Избор пеплинский конюший непременно сказал бы: «Конь балует, а ты не балуй коня»! Но то конь… Трудно прибрать поводья, когда поводьев нет. По схоластически запутанному объяснению Самбора, кавский синий бык умел читать мысли ездока, правда, только когда мысли эти были свободны от неполноты постижения и обращены к истине бытия. Но какая связь между истиной бытия и подосиновиками? Если и есть, то разве что недоступная для меньших умов… Приземистый бык (рядом с конями, словно ямник[307] в стае борзых) с глухим лязгом разнесённых броневых пластин поднял морду, к чему-то принюхиваясь, и предупредительно замычал. Самбор сказал:
– Чует кого-то, похоже.
– Он у тебя и за собаку? – спросил Деян.
– Ну не Тюфку ж мне с собой тащить? – мечник фыркнул. – Вот Гери, когда малость заматереет…
Слухи о Гери сыне Койля успели дойти и до Гдина. Щенок был воистину подарком, достойным конунга, и обещал вырасти в совершенно выдающегося пса. Сивояра в согласии опустила подбородок, одновременно исподлобья оглядывая лес. Несмотря на предупреждение быка, ничего, напоминавшего цель, между деревьями не показалось.
Неспешное, но сотрясавшее твердь движение бронтотериев медленно вынесло местами покрытую коркой инея ракету за верхнюю границу сосняка, где не успевшую пожухнуть траву уже на пядь засыпал снег. Беседа Самбора и Вамбы перешла на будни уседомского строительства.
– А что Сеймур так на тебя взлютовал-то? – спрашивал схоласт из Винланда.
– Да корит, что печатаюсь не там и не с ним.
– Так это он всех корит, а чем особенным к тебе прикопался?
– Зачем, говорит, ты блоки задержки в Обу заказал, а не в Альдейгье? Мол, втрое дороже, и везти будут на собаках!
– И впрямь – зачем?
– Втрое дороже? Так золота-то у нас пока довольно, надо ли каждый тремис считать? Времени вот в обрез! А квенские лайки как раз побыстрее гардарской железной дороги!
– Так ты ему объяснил?
– Пробовал, без толку. Он не на меня в злобе, а на весь круг земной, что остался без совета Психофоро! – Самбор сплюнул.
– Психофоро, я слышал, редкий случай пристиг?
– В доме у себя в бане залез в горячую лохань со струями, а там крышка от насоса оказалась неплотно привинчена. Так ему уд с мотнёй и засосало в дыру! – с нескрываемой радостью сказал мечник. – Утоп, на собственном вонючем порточном змее заякоренный!
– Может, и поделом. Про него говорили…
– Что говорили, то едва одна шестая правды, может быть. Поволян первым сложил всё вместе. Одна беда – задним числом. А потом нашли фотографии. Психофорова дочь…
Самбор глянул на Сивояру и осёкся. Были предметы, которые деревенский поморянин, будь он хоть шесть дюжин раз схоласт, просто не мог обсуждать в присутствии не очень хорошо знакомой девы из города. Как только что выяснилось, заякоренный порточный змей к числу этих предметов не относился, так что дело шло о чём-то ещё хуже, по крайней мере с Самборовой точки зрения. А Пеплин был именно укреплённой деревней, даром что в одном из домов повыше имелись шпалеры на стенах и цветное стекло в окнах. То, что старостиха этой деревни собиралась к зимнему солнцевороту стать гнёвской воеводихой, дела не меняло. Вамба чутко воспринял игру глубинных течений разговора и увёл тему слегка в сторону, как раз достаточно, чтоб обогнуть «Психофорову дочь»:
