— По второй, — прошептал обалдевший Ник.
— А у меня по первой! — Она вскинула голову — щеки блестели от слез. — И даже личная жизнь… к черту! Не будет ее у вас, вне «Фатума» у вас ничего теперь не будет! Очень скоро не останется!
— Маша, перестань. — Ник решил не «выкать» плачущей девчонке, вытащил из зажима салфетку, потянулся через стол, вручил рёве. — У меня мама, брат и куча друзей. Куда это они денутся?
— Куда?! — На ее вскрик, тонкий, чаячий, обернулась буфетчица, и Маша прошептала: — У меня был парень. До вчерашнего вечера. До семи. На «Третьяковской»…
Холод продрал по спине, Ник хотел было расспросить, но осекся: уронив голову на руки, девушка плакала навзрыд. Ник пытался утешить ее, но на каждое прикосновение она только сильнее расходилась. Буфетчица вышла из-за стойки, приобняла Машу за плечи и велела Нику:
— Ступай работать. Я медсестру вызову.
Ник с трудом отыскал лифт и, воспользовавшись новым пропуском, поднялся на двадцать четвертый. Потоптался у двери в коридор, осмотрелся: камеры здесь замаскировать не пытались: раз, два… четыре. Ник сунул карточку — дверь открылась. В коридоре прохаживался охранник, типичный «шкаф». Окинул Ника взглядом, подвигал челюстью — видимо, насторожил его новенький, — но кивнул и отвернулся.
В приемной разрывался телефон внутренней связи, Ник метнулся к Машиной конторке, потянулся к трубке, но аппарат смолк. На столе царил рабочий беспорядок папки вперемешку с бумажками, стикеры с пометками, расклеенные по монитору. Внимание привлекла зеленоватая, слегка потрепанная папка с меткой «Для служебного пользования» и подписью: «Горелов Алексей Иванович». Несколько таких же папок, но поновее, выглядывали из-под нее. Не зная, чем себя занять, Ник поднял одну, вторую и остолбенел: «Каверин Никита Викторович».
Бросило в жар, потом в холод. Он воровато огляделся: видеокамер вроде нет, да и не место им здесь. Еще раз глянул на дверь и, превратившись в слух, с замирающим сердцем открыл папку. Как он и подозревал, это было досье. Начиналось оно с его бабушек и дедушек, их биографии давались кратко: где родились, учились, работали; помимо этого, сразу под фамилиями располагался рядок цифр, какие-то КП и КВ, показатели этих «К» то увеличивались, то уменьшались. Родителей Ник пролистал, нашел себя: дата рождения вплоть до секунды, рост, вес, диагноз: «послеродовая желтуха новорожденных». Первый год жизни, первая простуда, первые шаги. Неразборчивым почерком написано: «Мальчик развитый, подвижный, упрямый».
В коридоре зашелестела входная дверь. Идут! Как жаль — не успел! Ник сунул папку на место и метнулся к окну, бездумно уставился вниз. Щелкнула дверь в соседний кабинет.
Ник бросился к конторке, навис над столом, вынул свою папку, открыл ближе к концу, попав на отчет полугодовой давности, заверенный печатью: «КП продолжает неуклонно расти, на данный момент он достигает 85 %, при этом КВ остается низким — 8 %. Попытка нейтрализации не удалась, объект остался на прежнем месте работы, предложением устроиться в фирму Барановских пренебрег».
В памяти вспыхнула красавица Ленка, дочь банкира. Девчонка проходу не давала, с родителями познакомила, любила жутко, но была тупее пробки и в постели тоже деревянная. Если бы Ник женился, были бы у него и «бентли», и фирма своя, но не лежала душа к Ленке. Как почуял неладное, а выяснилось, это была «попытка нейтрализации».
Перевернул страницу: длинный список девушек, с которыми он спал. Бегло прочитал и криво усмехнулся: а ведь тут не все! Вот сегодняшний день, когда Ник устроился на работу, но папка не закончилась. Дальше были листки в файлах, исписанные мелким угловатым почерком. Ник открыл папку в конце, на предпоследней странице, и прочел:
В результате проведенной карательной операции от интервентов очищена территория Забайкалья. Пресечено возникновение оппозиционной партии, ее лидеры расстреляны. Вступил в действие «Закон о выборах», гласящий…
В результате кровопролитных боев с применением оружия массового поражения 10 % обитаемой территории России пришло в негодность, погибли 8 234 000 человек, примерно столько же получили ранения. Репрессировано порядка 170 000 тысяч недовольных режимом, 350 000 заключенных погибли в трудовых лагерях.
Из положительных моментов режима Каверина: восстановлено производство, запускается множество социальных программ, снизился уровень преступности, на фоне общемировой депрессии и многочисленных локальных конфликтов…
В замочную скважину вставили ключ. Ник дернулся, закрыл личное дело, прижал другой папкой и по возможности бесшумно скользнул на наблюдательный пункт, к окну. Кровь в висках колотилась так громко, что он не услышал шагов Маши. Обернулся, надеясь, что на нем не горит шапка, лицо не покраснело от волнения и голос не звучит фальшиво.
— Как ты? — прохрипел он и понял, что во рту пересохло и нужно попить.
Он смотрел на Машу и не видел ее, перед глазами стояло: «КП продолжает неуклонно расти». Неужели там — его будущее? Просчитанное или смоделированное?
— Живая, — ответила девушка и шмыгнула носом.
— Великолепный вид из окна, — проговорил Ник, уловил фальшь в собственном голосе и добавил: — Чувствуешь себя на вершине жизни.
— Это поначалу. — Маша села за конторку и бездумно вперилась в монитор.
«Скажи мне, что такое КП, скажи мне… Скажи!» — вертелось в уме, но Ник молчал. Даже если она специально оставила досье, чтобы он прочел, нужно принять правила игры.
Ник не сходил с места и даже не двигался. Появилось странное ощущение — он растет, поднимается выше и выше и сливается с чем-то огромным и могущественным. У него миллион рук, ног и глаз, он счастлив. Счастье переполняет его. Он — восходящее солнце. Лучи скользят по камням, деревьям, красят золотом скалы. Он хочет поделиться теплом с каждым. Раньше он был маленьким и жалким, страдал неврозом и мигренями, ему ни на что не хватало времени и сил. Теперь — хватит.
Вдох — выдох. Успокоиться. Ник видел — у него есть будущее, он верил в него и знал, что так и будет, он обойдет все «попытки нейтрализации», и наступит время, когда Опа и подобные ей бездари уже не смогут давить свободу своими задами.
Нику хотелось, чтобы всем, как и ему, в этот момент было радостно, а в первую очередь — грустной девушке с заплаканным лицом. Задыхаясь, он шагнул навстречу ей, и наваждение схлынуло, Ник снова стал маленьким, жалким и ничтожным.
Он очнулся, встряхнул головой, недоумевая, что это на него нашло. Будто кто-то дергал за веревочку марионетку-Ника, заставляя прыгать выше, еще выше, над декорациями. А теперь отпустил. И ничто не напоминает о леске и руке в черной перчатке там, наверху.
