В том бою… в том самом бою, к хапам присоединились Странные. Они были крупней и явно доминировали. Откуда он знает? Знает. Тогда впервые увидел, как едят живых людей. Живых. Падаль Странные не ели. Позже умники, пролистав свои научные книги, подобрали им мудреное прозвание «гоминиды» и объявили родственниками человека. Новоявленные родственники не стеснялись жрать человечину. Показательно. Это давит на психику. Кто-то ломается, кто-то озлоблялся, у кого-то закипают мозги. Отменный стрелок и отличный парень, Вик Лямке, отправился в краткосрочный отпуск поправить нервишки, а вместо этого отловил, убил и сожрал соседку. Когда за ним пришли, от несчастной остался хребет.
− Никак не пойму, что они в этом находят? — твердил Виктор, жуя сырое мясо.
Впечатлительные полицейские (их бы сюда!) впечатали ему в башку заряд картечи. Взгляд парня ничего не выражал. Ни жалости, ни страха, ни желания жить. Глядя смерти в глаза, он не раскаялся.
Так происходило со многими. Только такие «слоновьи кожи» как он — Айзек Рифкин, да еще пяток парней, что спят, едят и моются не выпуская автомата, чей смысл жизни сузился до точки прицела, а время отсчитывает не часы, а выстрелы. Чьи сутки и да и наверное сама жизнь измеряются емкостью магазинов и цинковых коробок с патронами. Тем кому уже глубоко похеру на других и на себя, тем чья сущность и идейность уместилась в коротком − Убей! Ну или более гуманном − Пли! Они палили, жгли, гибли и в итоге проигрывали.
Дон Джос… Донни… В свои тридцать он походил на выпускника школы. Эдакий маменькин сынок. Розовощекий, в очечках, любитель конфет и собиратель фантиков. Рифкин видел, как гоминиды мучили раненого парня. Не накинулись рвать и жрать, а именно мучили. Кусали, били, расковыривали кривыми пальцами раны. Он кричал… Любой бы кричал и выл на его месте. Боль доставляла гоминидам удовольствие. Может и правы умники. Родственный вид? Пытать и мучить это так по-людски.
Донни, был его другом. Не близким, но другом. Его и Моргана. Но у Моргана хватило духу пристрелить Донни. Избавить от мучений. Не пожалеть длинной очереди. Та-та-та-та…. Её оглушающий звук до сих пор отдает в ушах. А вот, он, Айзек Рифкин не помог другу. Не смог и все!
За тот бой, за тот самый бой, какой-то тыловой идиот наградил Моргана медалью «За Доблесть». Морган не оценил широкий жест. Пустил пулю в лобешник. Вот так просто. Зашел в столовую, приставил ствол и грохнул себе в черепушку. Смешно, но его не попытались остановить. Очевидно, каждый примерял безумный поступок на себя. Слабо? Нет? Морган уделал все стену и потолок. В голове на удивление много крови и неприлично мало мозгов. Мдаааа…. Тяжелая была пора. Сейчас не легче, но тогда особенно. Не успевал запоминать имена своих подчиненных. Лица помнил, а имена нет. Сколько их прошло?
Впрочем, сейчас Рифкин не склонялся к отрицанию, что гоминиды это люди. Ну, или почти люди. Разновидность если на то пошло. Иногда враг оставлял раненых в живых. Чего ни Рифкин, никто другой себе позволяли. Выглядит как насмешка. Приз за милосердие достался не людям, а нелюдям. «Гуманизм» гоминид истолковывали как подготовку к перемирию. Но кто заключает перемирие, выигрывая войну? А возможно родичами людей двигало вовсе не милосердие. Желание подать ложную надежду уцелеть и заронить мысль сдаться на милость победителя. Но лично Рифкин сдаваться не собирался. Это все равно, что подвергнуться насильственной операции по смене пола. Всю жизнь яйца болтались, а тут дырень. Всю жизнь ты, а тут вдруг тебя! Не принимается!
Скольких они уже потеряли? Многих. Конечно, с войнами прошлого не сравнить, масштаб мелок. Но тут другое… В Термитнике чуть больше семидесяти тысяч. Плюс-минус. И уходили лучшие. А какой толк с худших, там, где не преуспели самые-самые?
Появление нового вида… сорта… категории противника, Рифкин воспринял как само собой разумеющееся. Нечему удивляться. Паги, хапа, гоминиды… почему не появится еще кому-то. Совсем человеку. Белоглазым[5]. Доводилось вам варить рыбу с головой? Видели её глаза? Вот тоже самое у белоглазых. Человек с вареными глазами с чайное блюдце.
С вмешательством нового врага война пошла на новый виток и ожесточилась до предела. Получалось каждый шаг противника к очеловечиванию, приводил к тому, что самого человека оставалось все меньше. По сути, белоглазые оказались ударной силой. А что было до них? Детские шалости? Разведка боем? Испытание на слабо? Теперь поздно гадать. Они пришли забрать принадлежавшее людям. Кров, еду, и жизни. И раз пришли, значит, рассчитывают одолеть и одолеют. Но не сегодня. Не теперь. Капрал Айзек Рифкин дает личные гарантии и….
−… подарки, − прошипел Рифкин. Подарки от него, легко раненого капрала охраны Айзека Рифкина, лежащего на распорной балке, под потолком конвейерного хранилища. А кому подарки? Тем кто расхаживает под ним, среди мертвых. Белоглазым. Поле боя осталось за ними. Прискорбно признавать, люди показали не готовность к войне. К серьезной войне. Совсем другой войне, отличной от той, о которой читали и изучали. Войне в темноте, в тесноте, войне ежесекундной, войне на измор, войне на сожжение всех сил, без всякой пощады, без всяких правил, без пленных, без переговоров, без маневров, без Красного Креста, без хер пойми чего, что бывает на обычной приличной войне. Не готовы к войне, где не оружие имеет значение, не огневая мощь, а желание победить, целеустремленность и характер. Как выяснилось, у людей — кишка тонка воевать.
Рифкин пощупал нагрудный карман, где хранил талисман − мятую записку от подруги. И записка давняя и подруга. Не срослось. Но вот записку от нее он таскал много лет. Для чего? Хрен пойми. На войне люди таскают с собой всякую всячину. Кто медальон, кто обручальное кольцо на цепочке, оловянного солдатика. Покойничек Морган носил пакетик с презервативом. Предохранялся, юморист задолбаный!
«Лиз,» − помнилось капралу имя подружки.
Она настаивала, чтобы он оставил службу, а он хотел её иметь на каждом увольнение. Желания не совпали, от того и не срослось.
«Ну и ладно…,» − попрощался он с давней любовью.
Капрал старательно прицелился в большущую емкость с горючим. Последний патрон, последняя возможность поквитаться. Все последнее. Для него, для павших и победителей. Для всех. Не помешала бы молитва.
«Адье, камрады,» − припомнил Рифкин «Прощай Оружие», а может какую-то другую толстую и умную книгу.
Белоглазый двигался слишком быстро. Для живого существа запредельно. Учуял ли, предугадал ли, уловил ли мысленный посыл человека, но вскинулся принять заряд в себя. Взрыва не последовало.
Раздумывать некогда и не о чем. По балкам и фермам, торопились гоминиды и хапы. Херушки вам, заюшки! Капрал перевалился с фермы. Никаких шансов выжить. Это не плохо.
