С содержанием «Царя Эдипа» особых трудностей не возникло, и Дима вполне связно пересказал суть трагедии. Неумолимый рок преследовал несчастного Эдипа от рождения до самой смерти. Боги предначертали, что Эдип убьет своего отца и женится на собственной матери. Чтобы изменить судьбу, он ушел от приемных родителей и, странствуя, встретил настоящих отца и мать, не подозревая об этом. И случилось то, что было предсказано.
– Но не все просто в этой истории, – продолжал свою мысль Дима, – Эдип был наделен от природы буйным нравом, поэтому изначально мог совершить эти ужасные преступления. И если бы он понял предсказание как совет держать свои страсти в узде, то все могло бы закончиться хеппи-эндом. Но характер – это и есть судьба. И когда Эдип понял, каким слепцом был, то в знак раскаяния выколол себе глаза. То есть совершил судьбоносный поступок! Поэтому главная мысль трагедии заключается в том, что не боги вершат судьбу, а сам человек, потому что он наделен свободной волей.
Нугзар иронически улыбался, глядя на Диму, и некоторое время молчал, потом неопределенно хмыкнул:
– Свободной волей, говорите… Так-так… Интересная интерпретация, я бы сказал, далекая от канонов литературоведения. По моему скромному мнению, все было наоборот. Рок не может не свершиться, и он свершился. А скажите-ка мне, Сидоркин, какой театральный прием использовали античные актеры, чтобы отобразить факт ослепления Эдипа?
Дима был уверен, что отвечает хорошо, и даже не ожидал, что преподаватель начнет его топить на таких мелочах. Вопрос оказался совсем некстати…
– Факт ослепления… Изображался… Изображался приемом… – Дима смешался и замолчал.
Нугзар выглядел очень довольным, только что не потирал руки. Он насмешливо смотрел на Диму, словно поставил для себя задачу непременно вывести его из себя.
– Я уверен, что покойный профессор Березкин говорил вам об этом на занятиях. А вы, Сидоркин, подозреваю, забили и на лекции, и на сей факт. Не станете отрицать? Что же вы молчите?
После монолога о пагубной привычке не посещать занятия преподаватель попросил Диму ответить, в чем заключается принципиальное отличие античного театра от современного. Дима опять промолчал. Он никак не мог сосредоточиться: казалось, черноглазый преподаватель упивается его гневом и раздражением, словно хорошим вином, чуть ли не смакуя и причмокивая от удовольствия.
– Они играли в масках! – вдруг вспомнил Дима.
– Замечательно! – обрадовался Нугзар. – И, что самое остроумное, после самоослепления царя Эдипа актер, его игравший, менял прежнюю маску на другую, с красной, то есть с кровавой, обводкой вокруг отверстий для глаз…
Дима почувствовал себя мышью, которой забавляется кошка. И вдруг со зрением у него что-то произошло: он увидел черноглазого преподавателя одетым в старинное кавказское платье с газырями. Его тонкую талию охватывал узкий пояс, весь в серебряных узорах, а в ножнах на поясе висел кинжал с рукояткой в виде собачьей морды с оскаленной пастью. Волосы на голове Нугзара были обриты, зато бросались в глаза тонкие усики под похожим на орлиный клюв носом и трехдневная темная щетина на впалых щеках, отчего глаза его казались еще больше, а сам он выглядел гораздо старше, чем минуту назад.
Дима растерянно огляделся по сторонам, но, видимо, никто больше не заметил метаморфозы, произошедшей с экзаменатором. За нижними столами амфитеатра, сосредоточенно шевеля губами, готовились несколько студентов из его группы, время от времени поднимая рассеянный взгляд к высокому потолку. Дима зажмурился, а когда открыл глаза, Нугзар выглядел вполне современно в своем темно-синем костюме, с шапкой ухоженных черных волос и тщательно, до синевы выбритыми щеками.
– Что вы жмуритесь как кот, а, Сидоркин? – насмешливо спросил преподаватель. – И смотрите на меня так, словно на мне что-то нарисовано?
– Сам себе удивляюсь, – не вдаваясь в подробности, довольно наглым тоном ответил Дима.
Нугзар уперся в него недовольным взглядом и вдруг делано улыбнулся. Он сообщил, что, конечно, сдержит свое слово и прибавит балл к его оценке – к двойке. В итоге получится тройка. Но, учитывая прискорбную небрежность в посещении Сидоркиным занятий, один балл снимается. И в итоге выходит твердая пара.
Такого оборота дел Дима не ожидал: он застыл на месте, потрясенный до глубины души учиненной несправедливостью.
– А теперь ответьте мне на вопрос вне программы, если можете, конечно… – сказал Нугзар с преувеличенной ласковостью. – Как вы думаете, мойры властны над Юпитером или Юпитер над мойрами?
– Юпитер над мойрами, – ответил, не раздумывая, Дима и направился к выходу.
Открыв дверь, он обернулся: Нугзар Виссарионович с растерянным видом смотрел ему вслед.
Нора пришла домой немного взвинченной. В салоне было два трудных случая подряд. Одна из женщин вообще ни во что не верила, считала все непонятное шарлатанскими трюками и задавала идиотские вопросы, а у другой был настолько сильный ангел-хранитель, что Нора почти ничего не смогла предпринять, да и погадала очень неудачно: все прошлое было скрыто полупрозрачной дымкой. Немудрено было напутать.
Стараясь не сорвать злобу на секретарше, Нора отправилась домой пораньше. По дороге заехала в супермаркет, чтобы купить Нугзару бананы, которые тот обожал. Она любила бывать в «Рамсторе» и обязательно проходила по рядам магазинчиков, торгующих достаточно дорогими вещами, возле них всегда скапливались в большом количестве зависть и несбыточное желание обладать. Нора собирала их, как иная девушка полевые цветочки.
Проходя по рядам выставленных с профессиональной соблазнительностью продуктов, она выбирала те, где хотя бы теплились остатки энергии. Поднимаясь по грязным ступенькам своего подъезда, специально постояла на площадке второго этажа, где валялись использованные шприцы. Энергетика наркоманов для нее – особое лакомство, сродни крепкому сладкому вину. Чуть-чуть дурманит и действует очень расслабляюще. Нора легонько улыбнулась.
Нугзар… Они так хорошо дополняли друг друга… Хотя он сильнее ее, но не так хитер, и манипулировать личностью у него получается хуже. И сейчас они уже делят власть между собой, стремясь вырваться вперед и овладеть заветным титулом единоличного хозяина Тьмы. Им кажется, что они понимают, как тяжело это бремя, но оба ошибаются…
Нугзар все время играет на примитивных страстях и сиюминутных желаниях. А Нора изыскивает для каждой жертвы утонченную нравственную пытку, она прирожденный политик, но в ответственный момент может и растеряться на мгновение.
Нора уже высмотрела себе новое развлечение – студента Стасика, который стал законченным наркоманом год назад. Нора заметила его в хрустальном шаре и время от времени навещала в собственных его галлюцинациях. Ей очень нравилось пугать молодого человека, – уж больно уморительная была у него реакция. Еще немного – и он сам полезет в петлю.
