Здесь тоже все было в порядке. В широкие обзорные иллюминаторы заглядывало южное солнце. В его лучах огоньки на приборных панелях выглядели тускло-зелеными, что не могло не ласкать капитанский глаз. Если все индикаторы пульта мерцают, будто крохотные изумруды, значит, корабельные механизмы работают, как швейцарские часы.
– Как самочувствие, Федор Степанович? – по- интересовался князь, усаживаясь на свое место. Добавил многозначительно: – После вчерашнего…
– У меня перед полетом всегда норма, Георгий Михалыч, – отозвался Левшин.
– Тогда – поехали!
Гагарин засвистел шнурами, с ловкостью привязывая себя к командирскому креслу. Скомандовал:
– Пускай, Степаныч!
Левшин плавно отжал пусковой рычаг ходовых циклотронов.
Дрожь пронзила корпус. «Феллиган», словно застоявшийся в стойле жеребец, рвался на волю. Бьющаяся в циклотронах плазма искала выхода. По кораблю прокатился скрип и скрежет. Сами циклотроны работали бесшумно, но фюзеляж и оснастка отозвались на нарастание мощи внутри их тороидальных оболочек.
– Холодная тяга! – перекрывая грохот, сообщил механик.
Это означало, что пока Рубикон не перейден и старт можно отменить.
Гагарин взялся за рычаги управления, выкрикнул:
– Давай полную!
Грохот и дрожь слились в ровный гул.
До ушей капитана донеслось:
– Полная тяга на оси!
– Взлетаю! – отозвался князь.
Он потянул рычаги на себя, высвобождая исполинскую силу циклотронов. Кресло Гагарина просело под нарастающей тяжестью тела. Капитан взглянул на шкалу. Усмехнулся в усы: всего полторы единицы. Пустяки. Барские нежности. «Греза пространства» и в лучшие годы с Земли поднималась при четырех. Только очень мощный корабль способен развить полную тягу при столь низких значениях перегрузки. А мощный корабль – это большой запас хода и большая свобода маневра.
Свобода в самом высоком смысле этого слова.
Медленно поворачиваясь вокруг оси, «Феллиган» стремительно поднимался в полуденное небо Крита. Исчезли, залитые зноем, улочки Ираклиона. Пропала крепость Кулес. Превратился в чернильное пятнышко залив с приветственно покачивающимися мачтами фелюг. Средиземное море распахнулось от Гибралтара до Малой Азии, от Европы до Северной Африки, уже больше похожее на изображение на школьной географической карте, чем на беспокойный соленый простор. Сама Земля съежилась до размеров глобуса, испятнанного ватой облаков.
Грохот и тряска прекратились. Яхта лорда Рокстона покинула атмосферу, всем корпусом от носового обтекателя до килевых дюз слилась с клокочущей в ней энергией. Синевато-белый блеск Солнца, изморозь Млечного Пути, чеканный профиль Луны, а где-то за ней красноватая искорка Марса. От этого зрелища, которое никогда не станет для настоящего межпланетника привычным, сладко защемило в сердце. Капитан, сам того не замечая, улыбался до ушей, будто зеленый кадет, впервые попавший в открытый космос.
Трезвый до отвращения голос старшего двигателиста вернул его к действительности:
– Шкип, недобор тяги тридцать восемь килограммов.
– Ну компенсируй, – буркнул князь.
– Уже, – в тон ему откликнулся Левшин, – но надо будет разобраться, кто протащил на борт лишний чемодан…
– Выйдем на маршевый, разберемся…
Ему не хотелось говорить сейчас о делах. Каждый выход в пространство был для Гагарина как первое свидание. Ему всегда чудилось, что еще мгновение – и отдернется бархатный занавес, расшитый брильянтами, и навстречу выйдет женщина ослепительной красоты, ради которой он, князь Гагарин, с радостью забудет обо всех прочих представительницах прекрасного пола. Но время шло, корабль выходил на траекторию межпланетного перелета. Слаженно, не сбиваясь с такта, пели циклотроны, а никакой занавес не распахивался, и чуда не происходило. И вместо прекрасной женщины в рубке торчал скучный по трезвому делу Левшин, которому дался этот лишний чемодан. Будь его воля, капитан сию минуту услал бы Степаныча его искать, но инструкция требовала, чтобы механик-двигателист находился на своем посту до выхода судна на маршевый режим.
– Хороший кораблик, шкип, – заметил Федор Степаныч. – Даже для класса «А» хороший. Сразу видно, англичане делали… Вестингауз небось…
– Наши не хуже умеют, – парировал Гагарин.
– Кто спорит…
Князь и не собирался спорить, ему хотелось петь. Вместе с циклотронами.
Гагарин сориентировался по звездам, еще со времен древних мореплавателей именуемым навигационными, уточнил курс и легкими касаниями к штурвалу подправил направление полета. Затем поставил таймер на сорок часов. Именно по прошествии этого времени придет пора разворачивать корабль, начиная торможение. Нормальное ускорение – десять метров в секунду, самый комфортабельный вариант для пассажиров, которым не слишком нравится испытывать перегрузки или невесомость. Гагарину и Левшину в срочных рейсах доводилось идти с полуторной, а несколько раз даже с двойной силой тяжести, но ведь «Греза пространства» была грузовиком, на борту которой пассажиров отродясь не водилось. Скорость же космической яхты на пике должна достичь почти полутора тысяч в секунду, но и то потребуется больше трех суток, чтобы выйти на околомарсианскую орбиту. Расстояния в космосе громадны. А Марс еще не самая далекая пла- нета.
– Внимание пассажирам! – объявил князь по громкой связи. – Корабль вышел на основную траекторию. Можно покинуть противоперегрузочные кресла.
Делать в рубке было больше нечего. Корабль сам, постепенно разгоняясь, приблизится к точке поворота, за которой начнется торможение. Экипажу оставалось присматривать за приборами, изредка сверяя положение яхты в пространстве. Да и к этому необременительному занятию можно было приступить спустя пару часов. Локатор не фиксировал метеоров на тысячи кубических миль окрест, а если в ближайшее время и обнаружит, загодя оповестит сиреной.
– Пошли, Федя, – сказал Гагарин, – отдохнем перед сменой режима…
– Мне еще лишний вес надо найти, – покачал головой двигателист. – Откуда он на корабле взялся?
– Я же говорил – кто-то прихватил пару лишних чемоданов с тряпьем, – отмахнулся князь. – Это ведь частная яхта, а не пассажирский корабль… Забудь, много топлива все равно не сожрет.
Требования к весу багажа на пассажирских кораблях, где от массы груза зависит расход топлива, а от расхода топлива – стоимость перелета, всегда были предельно строгими. Дозволь пассажирам брать неограниченное количество вещей, и те наберут столько, что проданные билеты не окупят рейса. Потому чем меньше был вес пассажира, тем больше он мог взять с собой багажа, и наоборот. За каждый лишний грамм требовалось вносить дополнительную плату. Иное дело – частная яхта. За собственные деньги владелец мог позволить себе и своим гостям любой каприз. Например, возить с планеты на планету ручного индийского слона.
