огнем, но японцы – ребята настырные, если надо – пойдут вперед по трупам своих же, как было в Порт-Артуре. Рано или поздно высоты возьмут. В этом никто не сомневается.
Времени на отход у пулеметчиков будет мало. Если быть точнее – его вообще не будет, спасти парней может только чудо. У меня, как назло, такого в рукаве нет.
– Слушаюсь, вашбродь! – спокойным тоном отвечает Жалдырин.
Наверное, он уже мысленно прощается с родными, отцом, матерью, братьями и сестрами, с моряками из его экипажа.
Но это война, а Жалдырин – солдат.
Обнимаю его до хруста костей.
– Спасибо!
– Потом скажете, вашбродь, – вдруг улыбается он.
– Обязательно. Даже не сомневайся. Ну, ступай, братец! – говорю я бодрым тоном, голова моя при этом переполнена хреновыми мыслями.
Тяжело отправлять своих людей на верную смерть. Самое страшное в жизни офицера.
Жалдырин уходит к своим. Краем глаза замечаю, как его команда достает из заплечных сидоров белые нательные рубахи. Надевает на себя новую рубаху и Буденный. Блин, если он останется там – как сильно изменится ход истории?
В горле застревает ком, глаза предательски чешутся.
– Понимаю ваши чувства, – ловит мой взгляд Маннергейм.
– Сейчас от этих героев зависит жизнь всего отряда, – говорю я.
Мы уходим, оставляя за своей спиной простых русских ребят, которые приготовились встретиться со смертью и как можно дороже отдать свою жизнь.
Через десять минут слышим работу «максимов» и «гочкисов», японцам пока нечего противопоставить этому огненному натиску. Характерных винтовочных выстрелов почти не слышно.
Отзвуки боя еще долго преследуют нас, а потом… Потом вдруг становится слишком тихо. И это та тишина, что оглушительно бьет по ушам и отдается на сердце тяжким грузом.
Скоробут осеняет себя крестным знамением.
– Упокой Господь душу рабов грешных!
Глядя на него, крестятся и остальные.
Смотрю на часы: пулеметчики подарили нам целых три часа. Еще столько же японцы потратят на зализывание ран. За это время мы отмахали еще добрых верст десять-двенадцать.
Даю людям короткий привал и, пусть ноги гудят со страшной силой, обхожу отряд. Каждый из этих бойцов сейчас на вес золота.
– Ничего, парни! Скоро наши – выйдем к ним, пойдем на отдых – в баньке попаримся, девок поваляем…
Солдаты улыбаются, они верят мне, как командиру, а меня самого охватывают сомнения – да, передовая близко, но на то она и передовая: прежде чем прорвемся к своим, предстоит преодолеть вражеские окопы, и те, кто в них сидят, тоже умеют воевать.
У нас достойный противник, если относиться к нему снисходительно – быстро столкнешься с суровой действительностью.
Пока сижу и пью из походной фляжки теплую воду, в голову приходит мысль: а что если все, что мы сделали, было зря? Да, поколошматили мы японцев изрядно, по тылам прогулялись хорошо, но в масштабах всей войны – это ведь комариный укус, не больше. Максимум – отодвинем сроки японского наступления, возможно, где-то оно окажется не столь интенсивным, как было задумано.
Однако если брать ситуацию в целом – никакого перелома в войне нет, Порт-Артур в осаде, мы чаще обороняемся, чем идем в атаку…
На душе становится грустно.
– Подъем! – командую я.
Солдаты нехотя поднимаются с земли, сил, чтобы стряхнуть с себя пыль и грязь, у бойцов нет.
Сопки заканчиваются, мы спускаемся к плоской как доска равнине. Взгляд натыкается на полудюжину валунов, разбросанных в причудливом порядке.
Не могу понять – что в них не так. Просто не нравятся мне, вот и все…
На всякий случай приказываю держаться от камней подальше, и плевать, что у меня нет объяснения причин – почему. Я привык доверять предчувствиям, и они меня не подводят.
Внезапно ближайший из валунов подлетает метров на десять в воздух и взрывается на мелкие брызги-осколки, щедро орошая все вокруг.
Двое из солдат начинают орать и кататься по траве, а моя левая рука отзывается приступом дикой боли – словно на кожу попало кипящее масло.
Твою дивизию! – а ведь это что-то вроде мины-лягушки, только срабатывает она сама и разбрасывает не осколки, а слизь, обладающую свойствами кислоты. Жжется немилосердно…
Сбрасываю с себя пострадавшую гимнастерку. На коже ставшие водянистыми волдыри.
Вот блин!
Я еще сравнительно легко отделался, а вот те двое, которые упали в траву, представляют собой жуткое зрелище – жидкость выела их лица, без содроганий смотреть невозможно.
Срабатывает второй «сюрприз», за ним третий, четвертый – хорошо, что достаточно далеко, достается разве что бедной высушенной земле.
Вряд ли это какое-то техническое средство, ощутимо веет магией.
Интересно, они давно тут лежат или специально для нас положили? Вот только спросить не у кого.
Но это я так думаю, а Лукашины внезапно, без всякой команды, срываются с места и скрываются за небольшими зарослями.
Зная их, можно понять – это не просто так. Они что-то увидели или почувствовали.
Через несколько секунд они появляются, таща упирающегося старикашку с желтой сморщенной кожей, узкими колючими глазками, лысым черепом и редкой седой бородой.
Подтаскивают ко мне и бросают на землю. Лукашин-старший придавливает его тело ногой – чтобы не рыпался.
И тут амулет начинает греться.
– Кто это? – спрашиваю у казачков.
– Нечисть японская. Не знаю, как ее зовут, но мне станичники про таких рассказывали. Это он нам на дороге свои «лепехи» раскидал, – сообщает старший.
Поворачиваюсь к барону.
– Густав Карлович, слышали про него?
– Как и вы – впервые вижу это чудо-юдо, – пожимает плечами Маннергейм.
По моему приказу Лукашины начинают экспресс-допрос старикашки. Тот сначала строит из себя Жанну д’Арк и героически молчит, но в арсенале у казачков полным-полно работающих методов. Приставленный к глазу заговоренный клинок быстро развязывает язык демону. Окриветь ему ой как не хочется.
После первых слов твари становится ясно, что перед нами очень редкое магическое существо, которое считается практически вымершим. У него очень длинное название, чтобы не забыть – царапаю карандашом в планшетке. Получается какая-то лютая непроизносимая хрень.
– Кто тебя послал?
Тварь называет имя, и я не верю своим ушам.
– Неужели до нас снизошел сам командующий второй японской армией генерал Оку Ясуката?
Демон кивает, а я чувствую себя польщенным. А хорошо, видать, прижали мы хвост японцам, что обо мне решил позаботиться целый генерал…
И что совсем интересно – демон был личным слугой Ясуката, то есть по сути лицом штатским.
– И много еще впереди твоих ловушек?
Тварь мнется, не желая развивать тему.
– Лукашин…
– Сделаем, вашбродь! – Характерник находит очередное уязвимое место демона.
– Не надо! Я все скажу! – благим матом орет старикан.
– Внимательно слушаем. Итак, много таких ловушек впереди? – повторяю
