Заквасский не переставал удивляться судьбе, что сплела такие невероятные петли. Рожденный в двух шагах от власти, Олег стал беглецом, отступником, а вот теперь ему предстояло стать изгнанником.
Как только юноша немного окреп после ранения и смог выходить на улицу, он обнаружил, что община нуклеаров огородила его отчуждением, словно стеной. Так моллюск окружает раздражающую песчинку слоями перламутровой жидкости, не подозревая, впрочем, что растит прекрасную жемчужину. Понятно, что для тех, кто потерял родных, пришелец из Лакедемона был причиной горя, а другие просто поверили в пущенный кем-то слух, что этот парень приносит несчастье, но в его присутствии замолкали разговоры, люди отводили глаза и старались поскорее уйти. Конечно, никто не проявил жестокости, и никто не говорил, что Олег должен уйти, но положение изгоя становилось слишком явным. Да ладно бы еще рядовые жители, но и вождь, и судья придерживались мнения, что он – первопричина бед. Напрасно Ян пытался говорить, что парень рисковал жизнью наравне со всеми. Дрожжин сжимал кулаки и лишь желваки перекатывались на его скулах, а Кислов мотал головой и закрывал оставшийся глаз, который выцвел от слез, пролитых по сыну. Да, приходилось признать: Валерий в последнее время сильно сдал. Едва не сгорев заживо, он почти ослеп, а лицо, изуродованное ожогом, было похоже на омертвелую маску из фильмов ужасов про зомби, которые пользовались огромной популярностью до Великой Катастрофы.
«Впрочем, горький хлеб изгнания ели многие замечательные личности, – подумал шаман, зачерпывая очередную порцию песка. – Взять хотя бы такие имена, как Овидий, Ганнибал, Данте… Или поближе – Солженицын, Далай-лама… Ведь и вправду, то, что нас не убивает, делает только сильнее. К тому же все должно перевариться, устаканиться… Боль даже самых страшных потерь когда-то утихнет. Но для этого нужно время…»
Вчера Олег, заросший, с яростью в воспаленных глазах, пришел в порт и наткнулся на Заквасского. Ян сидел возле лодки, перебирая рыболовную сеть. С моря дул холодный ветер, пахло разлагающимися водорослями и солью.
– Мне нужно поговорить, – сказал парень.
– Говори, – ответил шаман, не поднимая головы и подвязывая очередное грузило.
– Я вижу, что должен уйти из Таганрога.
– Это твое решение, – голос Яна не выражал никаких эмоций, будто речь сейчас шла о чем-то вполне обыденном, происходящем по пять раз на день. – Куда же ты хочешь отправиться?
– В Лакедемоне… – юноша поколебался немного, а затем продолжил, – в Лакедемоне я не смогу жить. Я уже другой. Не смогу там дышать.
– А вот дышать тебе никто не запрещает. Я тебе вот что скажу, пацанчик: ты просто не умеешь дышать и никогда не умел, – шаман говорил, не глядя на собеседника, продолжая чинить сети. – И потом, тебя никто и не отсылает в Лакедемон. Хотя сейчас, насколько мне известно, твой дядя предпринял ряд шагов по смягчению нравов. Так что теперь ребенку с кошачьими глазами там бы ничего не угрожало.
– Каур сказала, что станет для девочки второй матерью, а для нее я значу больше, чем любой из соплеменников, но намного меньше, чем община в целом с ее устоями и законами. Но я не могу быть ей только братом.
Заквасский не видел лица Олега, но услышал, как участилось его дыхание.
– Меня все обходят, как больного степным поветрием. В чем я виноват?! – вдруг закричал парень. – В чем?! Или вы думаете, я хотел, чтобы умерли Илья, Саша, Ромул?! Они были моими друзьями… Они были лучшими!..
Олег потерял над собой контроль, бросился на колени, закричал и, выхватив клинок, принялся со всей силы втыкать его в песок. Тут Ян поднял голову, посмотрел на неистовствующего юношу и печально улыбнулся. Так прошло несколько минут: парень, глухо рыча, рыхлил берег, а шаман наблюдал за этим зрелищем.
Наконец, Олег в последний раз вогнал шашку в песок, руки его ослабли и безвольно соскользнули с рукояти. Юноша тяжело дышал, открыв рот. Заквасский, бросив сеть, лениво поднялся и, подойдя к парню, присел на корточки.
– Олег, послушай-ка, – шаман хотел положить руку ему на плечо, но не стал этого делать. – Везде полно несправедливости. И сейчас получилось, что ты виноватый без вины. Те, кто потеряли своих детей, пока не могут этого забыть. Сердцу не прикажешь, знаешь ли.
– И что с того? – не поднимая головы, устало прошептал парень. – Что мне с того? Драться с любым, кто обвиняет меня? Но ведь действительно, я виноват… Если бы я не пришел к вам… Скажите, что мне делать?
– Агрессия порождает только новую агрессию, пацанчик, это проверенная временем истина. Надо набраться терпения. Дай им время. Утихает любая боль, уж поверь мне.
Сказав это, шаман, захватив с собой сеть, побрел вдоль берега к набережной, оставив Олега наедине с размышлениями и отвратительным запахом разлагающихся водорослей.
На следующий день Ян, Каур и Олег остановились на северной границе Запретной зоны. Больше провожатых не было.
Олег был одет в камуфляж, по расцветке очень похожий на тот, что носил в Лакедемоне. За спиной у него висел вещмешок, а на плече – автомат Калашникова.
– Хорошо бы еще неделю подождать, – сказал шаман. – Ты не до конца окреп после ранения.
– Нет, – ответил юноша, – потом будет холодно, а мне нужно обустроить жилище.
– Верно. Тогда иди вдоль моря, этот путь безопасен. Где-то через пять-шесть километров выйдешь к Бессергеновке, там и поселишься, – еще раз повторил инструкции Ян. – Радиация в тех местах выше, чем в Таганроге, но у тебя есть запас водорослей почти на три месяца. Еды на первые дни также хватит. Район Бессергеновки – охотничьи угодья Пегаса, а потому крупных хищников там быть не должно. Ну и опять же, он будет за тобой приглядывать. В ноябре, после праздника Осеннего Откровения, мы с Каур навестим тебя. Я захвачу вяленого зурелана и что-нибудь из теплой одежды.
Девушка опустила глаза, не желая показывать слезы, и сжала пухлые губы.
– Спасибо. Надеюсь вас увидеть, – Олег нахмурился. – Хотя я ведь дважды отступник, и значит, дважды заслуживаю одиночества.
– Ты не отступник, – возразил шаман, – ты прозелит. Тот, кто мучительно умирал, а теперь зачат заново и вскоре родится. А когда родишься, тогда поймешь, что делать дальше. В любом случае твое решение будет правильным и свободным. Ты поймешь нечто новое и неуловимое, как звук хлопка одной ладони.
При этих словах шамана Олег невольно вздрогнул, посмотрел на Яна странным взглядом и спросил:
– А что такое звук хлопка одной ладони?
– Это… – Заквасский помедлил, а затем указал в сторону моря, – вот та волна, бегущая к берегу, стремящаяся разбиться о серый песок.
