– Хочешь, я пойду с тобой? – предложил Сергей.
– Нет, – опять возразил Игорь. – Кто-то должен остаться здесь за старшего. Марион, собери мне на трое суток еды: хлеб, вяленую рыбу, орехи.
Двумя ударами топора он отсёк ножки от одной из гусиных тушек и протянул их Марион.
– Заверни отдельно. Серёжа, дай мне немного патронов к карабину. И ещё: у тебя был спирт.
– С четверть фляжки осталось.
– Давай сюда.
Не прошло и десяти минут, как он уже был собран в дорогу. Кроме еды и карабина с патронами охотник взял с собой палатку, превращённый в одеяло спальный мешок Сергея, кресала, трут, нож, топор и лопату.
– Ну, – сказал он, перед тем как идти, – скоро не ждите.
Уже за пределами скал его догнала Марион.
– Игорь, постой! – крикнула она.
– В чём дело?
Приблизившись вплотную, Марион подняла на него глаза, и он увидел в них неприязнь и осуждение.
– В чём дело? – повторил он.
– Если бы ты проявлял к ней хоть чуточку сердечности, – холодно проговорила Марион, – она была бы сейчас не невесть где, а дома. Не забывай об этом, когда будешь искать её. Если она погибнет, это будет на твоей совести. На твоей!.. – она резко повысила голос. – Тоже мне, героя из себя строит, божка этакого, а к человеку отнёсся хуже, чем к последней собаке!
Ничего не ответив, Игорь поправил лямки рюкзака и зашагал к лесу. Он уважал старосту женщин, тем обиднее были её упрёки.
– Бабья истерика, – прошептал он, стараясь изгнать мысли об этом маленьком инциденте. – Истерика, и больше ничего.
Они шли всю ночь. Тарзан вёл быстро и безошибочно. К утру, когда местность стала подниматься и в отдалении затемнели отроги гор, поросшие лесом, стало подмораживать. Дорогу преградила небольшая быстрая речушка. Тарзан преодолел её в три прыжка. Игорь шагнул вслед за ним. Вода была чуть выше щиколоток. Хотелось пить, и он напился из пригоршней. Выйдя на противоположный берег, стал подниматься по глинистому откосу, смоченному подтёками родниковой воды, местами заледеневшей, и здесь впервые после ночи увидел следы мокасин.
– Давай, Тарзан, веди, мой хороший.
Незадолго до полудня пошёл слабый снег, но быстро прекратился.
Они добрались до отрогов гор и двинулись вдоль их подножия. Тарзан прибавил ходу, видимо, запах от следов мокасин становился более явственным.
В полдень снова пошёл снег, с каждой минутой хлопья его становились всё гуще и крупнее, потянул ветер, и вскоре поднялась настоящая метель. Окрестные склоны заволокло белой мглой, снег налипал на ветви деревьев и начал хрустеть под ногами.
Вытянув морду и приволакивая повреждённую заднюю правую ногу, Тарзан бежал крупными прыжками. К Игорю пришло второе дыхание, редкими окриками он ещё подстёгивал пса. Судя по поведению собаки, Илона должна быть где-то рядом. На мгновение в сознании всплыла и исчезла метельная ночь в окрестностях баржи, когда они брели с Цыганом, сами не зная куда.
Тарзан возбуждённо залаял и ещё быстрее устремился вперёд – он чувствовал уже не следы мокасин, а самого человека.
Илону они нашли под обрывом в сугробе, образовавшемся у основания горы. Она лежала, свернувшись калачиком и спрятав ладошки в рукава жакета. Сверху нависал неширокий карниз, но он почти не защищал от метели. Плохое было место, открытое, продуваемое.
Игорь приподнял её, обняв за плечи, и кончиками пальцев смахнул снег с ресниц. Илона спала глубоким сном. Он потряс её, пытаясь разбудить, но она не просыпалась. Тогда он взял её на руки и пошёл к поднимавшемуся невдалеке высокому густому сосняку.
* * *
Они сидели в палатке и пили горячий шиповниковый отвар. В верхушках деревьев стонал ветер, а внизу было спокойно, и палатка стояла не шелохнувшись.
Илона куталась в одеяло, отхлёбывала из кружки, вытирала воспалённые, слезящиеся от недавнего переохлаждения глаза, поглаживала пса, лежавшего у неё в ногах, и смеялась – немного нервно и бесшабашно, слушая рассказ Игоря о том, как он приводил её в чувство.
– Так ты растирал мне ступни спиртом? – переспрашивала она, упиваясь его образом.
– Да.
– И руки?
– Каждый пальчик.
– А что ещё ты делал?
– Влил тебе в рот один глоток.
– Спирта?
– Да.
– То-то меня от этого веселье прямо распирает! И так горячо внутри, – Илона снова нервно рассмеялась и стала поправлять причёску. – Ой, какая я, наверное, растрёпанная! Ну рассказывай дальше, что ты со мной вытворял?
– Тормошил, чтобы восстановить кровообращение.
Лицо молодой женщины припухло, но оставалось привлекательным.
– Вот почему у меня всё болит! А может, ты не только тормошил, но и колотил меня?
– Самую малость.
– За то, что я доставила столько хлопот?
– Нет, только чтобы оживить тебя, привести в чувство.
– А как ты нашёл меня в такую метель?
– Не я – Тарзан, это он привёл к обрыву, где ты…
– Где я устроила свой бивуак. А быстро ты разжёг костёр?
– За две секунды. Я высыпал из патронов порох. Удар кресалом, порох вспыхнул, и сразу всё занялось.
– Ты торопился?
– Признаться, да.
– А ты исхудал, – Илона протянула руку и погладила его по щеке, по подбородку, тёмному от щетины. – Исхудал, под глазами вон какие синяки. И взгляд у тебя… усталый-усталый.
Он взял её ладонь и прижался к ней губами. Какое счастье, что эта женщина осталась жива.
– Мне кажется, я всё-таки чуточку нравлюсь тебе, – тихо пропела она своим ангельским голосом, теребя его шевелюру другой рукой. Ей доставлял радость принятый ими шутливый тон. Она впервые чувствовала свою ведущую роль в разговоре, и ей хотелось, чтобы так было всегда.
– Ты не слишком сильно ошибаешься, – сказал он, целуя ей руку.
– И тем не менее ошибаюсь? – Илона ласкала его своим взглядом.
– Да.
– В чём?
– В том, что немножко нравишься, – он поцеловал каждую подушечку у основания её пальцев.
– А как я тебе нравлюсь? – она прихватила губами мочку его уха и попыталась удержать её, когда он стал отстраняться.
– Очень сильно. Очень-очень.
– И давно?
– Что?
– Я заинтересовала тебя?
– В первую же нашу встречу.
– Не может быть! – её глаза радостно заблестели. – Ты это просто так говоришь, чтобы поднять мне настроение.
– Я говорю истинную правду.
