Почерк писца оказался угловатым и неразборчивым, но все же слова получалось разобрать.
— Здесь говорится, что Скала Милосердия некогда была базиликой, храмом, посвященным Имперскому Кредо…
— Читайте дальше, милорд, — настоятельно проговорил старик.
Дак-ир подчинился.
— …и Священная Пустошь была его близнецом. Два бастиона света, сияющих как маяки истины среди темных верований древности, несущие понимание и просвещение Вапорису, — прочел он вслух. — В тени Афиума — еще юного, но гордо взирающего в будущее города — были воздвигнуты эти оплоты веры. Равны они были друг другу усердием и религиозным рвением, но не силой укреплений…
Дак-ир оглянулся на писца, который пристально уставился на космодесантника.
— Кажется, ты сказал, что они не были крепостями?
Старец кивнул, понуждая Дак-ира продолжить чтение.
— Первый был воздвигнут на твердом скальном уступе, давшем ему имя, а второй на глине. Это случилось во время Нескончаемого Потопа в 966. М40. В тот год дожди на Вапорисе шли шестьдесят шесть дней, дольше, чем когда-либо на людской памяти. Священная Пустошь погрузилась в ставшую хлябью землю, забрав с собой пятьсот сорок шесть находившихся в ней паломников и священников. В течение трех мучительных дней и ночей погружалась базилика, камень за камнем, и стены ее превратились в склеп для запертых внутри людей. И в течение трех ночей обреченные били в колокола на самой высокой из башен Священной Пустоши, крича: «Мы здесь! Мы здесь!» — но никто не пришел им на помощь.
Дак-ир остановился, когда в душе его начало нарастать ужасное понимание. Ему надо было знать больше. Уже не обращая внимания на писца, воин вновь углубился в текст.
«Большая часть вины лежит на Афиуме. Стража и обычные горожане не осмелились ступить в разрастающееся болото. Опасаясь за собственную жизнь, они даже не попытались спасти гибнущих людей. Они заткнули уши, дабы не слышать колокольный звон, и замкнули двери своих домов, ожидая, пока прекратится дождь. И все это время базилика тонула, метр за метром, час за часом, пока земля не поглотила высочайшие из ее башен. С ними были похоронены заживо все обитатели храма, и колокола наконец замолчали».
Дак-ир обернулся к писцу.
— Призраки на поле боя, — сказал он, — это эхо погибших священников и паломников, навеки звучащее в варпе.
— Ими руководит ненависть, ненависть к жителям Афиума, заткнувшим уши и позволившим им умереть, — так же как мною руководит вина.
«Вина?»
Дак-ир уже собирался задать вопрос, но священник перебил его:
— Ты уже близок к концу, Хазон, так что читай дальше.
Словно зачарованный, Дак-ир вернулся к пергаменту.
«Этот рассказ — единственное свидетельство ужасного деяния… Нет. Это мое признание в соучастии. В безопасности оставался я в Скале Милосердия и ничего не сделал, пока братья мои страдали и умирали. Но так быть не должно. Оставляю я это свидетельство на малое искупление, чтобы люди ведали о том, что произошло. В расплату за грех я отдам свою жизнь так же, как отдали свои жизни другие».
На этом текст обрывался — и только дочитав последнюю строчку, Дак-ир осознал, что старик назвал его по имени. Воин резко развернулся, чтобы потребовать ответов… но было уже слишком поздно. Писец исчез.
Обстрел «Сотрясателей» прекратился внезапно, как прекращается биение пульса при остановке сердца. Наступившая тишина была похоронным звоном по Фаланге и их союзникам-Астартес.
— Все, — прохрипел Цу-ган, когда имперская бомбардировка оборвалась. — Мы пробьемся сейчас, или нам конец. Ягон?
— Щит все еще держится, милорд.
Они находились сейчас лишь в сотне метров от пустотного щита, прорвавшись вперед в последней отчаянной попытке свалить его. Без поддержки тяжелой артиллерии задача казалась невыполнимой. Все это время солдаты Фаланги продолжали исчезать, увлекаемые в небытие проникшими сквозь барьер невидимыми руками.
— Я чувствую… что-то, — с трудом произнес Пириил. — Что-то в пустотном щите… Как раз за пределом моей досягаемости…
Затратив колоссальные усилия, библиарий ослабел. Психическая завеса рвалась и больше не могла уберечь от выжидающих за ее границами призраков варпа.
— Будьте тверды! — прокричал Маннгейм. — Сомкните ряды и сражайтесь во имя славы, солдаты Фаланги!
Гвардейцы держались лишь за счет мужества и железной решимости, несмотря на то что их товарищей одного за другим поглощала земля.
И снова Цу-ган не мог не восхититься их храбростью. Как охваченный безумием дервиш, сержант носился вдоль шеренги, осыпая вторгшихся под завесу призраков ударами, от которых саднили его руки и плечи.
— Саламандры! Сейчас завеса падет! — воскликнул он. — Защищайте Фалангу. Защищайте товарищей по оружию ценой собственной жизни!
— Во имя Вулкана и славы Прометея! — подхватил Бак-ен. — Да будет он, восседающий на Троне Терры, свидетелем вашего мужества, солдаты Фаланги!
Слова Астартес подействовали как глоток живой воды. Вместе с воодушевляющей речью Маннгейма они заставили солдат непреклонно смотреть в лицо почти неминуемой смерти.
Слева от Цу-гана раздался пронзительный крик боли, и сержант увидел, как Лазар упал, пронзенный бесплотными пальцами.
— Брат!
С-танг и Нор-ган кинулись на помощь Лазару. Гонорий прикрыл их своим огнеметом.
— Держись, Огнерожденный, держись! — прокричал Цу-ган. — Не сдавайся!
Непоколебимо стойкие, Саламандры сражались бы до последнего вздоха, и Цу-ган дрался бы яростнее всех.
Закаленный в битвах сержант уже собирался вознести предсмертную молитву примарху своего легиона и Императору, когда в его ухе с треском ожил приемник вокса.
— Может, ты и обманул смерть, игнеец, — рявкнул Цу-ган, когда понял, кто вышел на связь, — но чему удивляться — ведь выживание ты всегда ставил превыше славы…
— Заткнись, Зек, и немедленно позови Пириила, — потребовал Дак-ир, назвав другого космодесантника по имени и вложив в свои слова как можно больше настойчивости.
— Нашему брату сейчас нужно сосредоточиться, — огрызнулся Цу-ган. — Не думаю, что он может отвлечься на разговоры с тобой.
— Сделай это, иначе будет уже неважно, отвлекается он или нет!
Из горла Цу-гана вырвалось рычание, но сержант повиновался: что-то в тоне Дак-ира заставило его почувствовать важность просьбы.
— Брат-библиарий, — рявкнул он в коммуникатор, — наш отсутствующий брат требует разговора с тобой.
Пириил вымученно кивнул. Обе руки его были подняты в попытке удержать барьер.
