на половину своей нормы в сутки, помимо постоянной головной боли стал испытывать жажду, ту самую жажду, о которой знает каждый иммунный и боится её больше, чем смерти, ведь смерть от спорового голодания страшнее любой другой, подстерегающей в СТИКСе. Сегодня в обед я растворил последний свой споран и в дальнейшем оттягивании своего конца я не видел абсолютно никого смысла, я даже точно не могу вспомнить, сколько дней я уже провел рядом с этой тварью, иногда подсчитывая, прихожу к выводу, что почти месяц, а иногда — что больше. Умирать в мучениях я не хотел, и, поскольку иного выхода в сложившейся ситуации я не видел, решил организовать себе собственные поминки. Благо, дом, в котором я обустроился на днях, одарил меня широким выбором солений, алкоголя и консервов.
Глядя на осадок, что остался на бинте, я задумался об использовании его, как средства ухода из жизни, но вспомнил, что это тоже довольно мучительный вариант, а придуманный мной все больше и больше выглядел приемлемым. Живец я не экономил, утоляя жажду по первому зову, не забывая употреблять и другой алкоголь. Дурацкий метаболизм не позволял толком упиться, точнее, позволял, но, упав на пол после убойной дозы спиртного, уже через полчаса я поднимался без единого следа похмелья, и поэтому продолжение банкета я перенес на крышу, где с высоты пяти этажей я мог в последний раз посмотреть в глаза неведомой твари.
Опустевшую тару я отправлял прямиком в голову твари, иногда попадая даже в глаз, а совсем разойдясь, и оставшиеся заряды для подствольника отправил в том же направлении, реакция этой мокрицы меня не беспокоила совсем, и, покончив с остатками закуски, я встал на бортик. Держа в правой руке автомат, я расстегнул ширинку и попытался безуспешно обгадить тварь, что так же тупо смотрела на меня. Испытывая досаду в связи с наличием столь слабой струи, я выпустил весь рожок в один зажим по направлению к твари, не очень-то заботясь о попадании, откинул автомат, заботясь о том, чтобы оружие не поломалось, после чего закрыл глаза, развёл в стороны руки и, наклонившись, шагнул вниз.
Удар в нос оказался весьма неприятным, я почувствовал, как теплая жидкость заструилась, попадая в рот, не поняв, что произошло, я приподнялся и громко высказался насчет половой ориентации скреббера и его родителей, после чего, недоумевая, уселся на асфальт. Сфокусировав взгляд, я окинул глазами окружавшую меня обстановку и первым делом проклял свой дар, предположив, что смена пространств сработала сама, защитив меня без моего на то желания. Мой вывод был логичен, так как я увидел столь знакомую прозрачно-зеленую обстановку, сквозь которую просвечивалась структура дома, но, повернув голову в сторону скреббера, я тут же понял, что я ошибся. Мало того, что туша выделялась своим цветом на фоне всего, что меня окружало, так еще и границы купола морока мне увидеть не удалось, а вот взгляд твари садиста при этом никуда не делся.
С обидой вспомнил, что все стволы остались в квартире и на крыше, и у меня даже вынести себе мозг возможности не имеется, чтобы прекратить это издевательство. Но тут за долгое время тварь сменила стратегию своего поведения, издавая скрежет пластика по асфальту, она начала последовательно извлекать из-под себя лапы. «Ну, вот мне и конец», — подумал я, когда тварь начала двигаться. Раньше скреббер проделывал такое гораздо быстрее и только тогда, когда преследовал меня, но сейчас он это делал демонстративно медленно, в чем я увидел некую надменность победителя над своей жертвой. Убивать он меня не стал, подняв всю длинную тушу, он просто удалился, пройдя мимо меня, постепенно исчезая внутри зеленоватых элементов окружающего мира.
Я остался сидеть, ожидая продолжения, и оно настало через несколько минут, купол, край которого я мог созерцать только в небе, и то на непонятной для меня высоте, лопнул, а весь мир, окружавший меня, вновь приобрел обычный вид. Откинувшись назад, я разлегся на тротуаре, глядя в небо, продолжая ожидать, когда тварь вернется. Сначала я протрезвел, затем из-за неудобной позы у меня затекла рука. Устав пластаться, я поднялся, вычистил нос от остатков запекшейся крови, используя кусок оторванного рукава, осмотрелся и пошёл обратно в дом. Тварь не объявилась даже через час. Поднявшись на крышу, я нигде не смог заметить её присутствия, после чего решил, что это шанс и с максимальной скоростью принялся собирать свои вещи.
Последние полтора дня я не убегал, я просто драпал, как любил выражаться Топор, причем драпал без оглядки. В первый раз мне пришлось уносить ноги, так что я даже не позаботился о провизии, схватил рюкзаки, оружие и без призрака понесся по улицам, куда глядели глаза. Благо, насекомообразная образина распугала вокруг себя всех тварей, вот и я не встретил ни одной, ни вчера, ни сегодня. Ночь я провел в первом попавшемся месте, даже не пытаясь чего-то лучше поискать, и так полночи шел, а отдохнуть требовалось, причем хорошо отдохнуть.
Водой я обзавелся по пути, прихватил пару бутылок в разгромленном ларьке на перекрестке, про еду и вовсе забыл, даже не пытаясь озадачиваться этим вопросом, так как сейчас у меня тикал совершенно другой таймер. Вчера утром я развел свой последний споран и хорошо утолил им свою специфическую жажду, не очень хотелось умирать, испытывая споровое голодание, но все перевернулось с ног на голову, и сейчас мои планы резко изменились. Если бы сейчас мне предложили всего одну зеленоватую виноградину за весь горох и жемчуг, что у меня есть, я бы поменял не глядя, но, увы, желающих на обмен я не вижу.
Все время своего неудержимого бегства я передвигаюсь вслепую, не используя дар, не только для экономии сил, а еще и в надежде приманить какую-нибудь тварь. Если в течение еще пары дней мне не удастся разжиться споранами, то я сильно рискую угодить в ту же ситуацию, что и в начале свой жизни в этом мире. Но что-то мне подсказывает, что вряд ли мне еще раз свезет так, чтобы меня, помирающего от нестерпимой жажды, спас проходящий мимо рейдер, дважды так свезти точно не может.
Уже к вечеру я стал чувствовать очень нехорошую сухость на губах и от этого стал идти еще упорнее в попытке как можно быстрее покинуть территорию, где отсутствует местная фауна. Урчание лотерейщика, услужливо донесенное легким ветерком до моих ушей, сейчас мне было милее сексуального нашёптывания возбужденной девушки в ухо, да настолько
