— Хочешь сказать, что это внешний сигнал? — уточнил заскакивающий в фургон Колин. Он взял планшет, изучая результат. — Вроде команды гипнотизера?
— Очень точное сравнение, — одобрила Сэб. — Я все думала, как это описать. Да, именно: будто в самый разгар сеанса невидимый доктор вывел пациента из транса.
Вадим слушал их, сжимая виски. Помимо головной боли нахлынула тревога. Он больше всего в жизни боялся двух вещей: стоматологов и сумасшествия. Взрослый мужчина, прошедший ад на советской подлодке, до сих пор уговаривал себя, как маленького, сходить к врачу, если разболелся зуб. И только невыносимые физические муки и беспомощность медицинских (и не только) средств для блокирования боли вынуждали его на такой шаг. Но с сумасшествием все обходилось иначе. Когда он был маленьким, его бабушка пережила инсульт. И превратилась в другого человека, чужого, заколдованного. Она внешне оставалась такой же, как прежде, но не всегда узнавала его. Иногда называла чужим именем или внезапно начинала кричать, прогоняя напуганного мальчика. А бывало, что смотрела добро, как прежде, вязала тихонько, а потом вдруг начинала говорить, и все слова были между собой перепутаны, как старые нитки. Он не понимал, но боялся ее огорчить, поэтому улыбался в ответ. Потом бабушка включила газ и забыла его закрыть. Так повторялось часто, и отец стал запирать ее в комнате. Вадим помнил, как она плакала, как просила выпустить.
Нет, он никогда не спятит, никогда! Лучше сразу на кладбище.
— Вадим, — позвала Сэб, смешно коверкая его имя своим акцентом, — вы уверены, что никогда раньше не сталкивались с таким аппаратом?
— Уверен, — буркнул он мрачно, — с таким — никогда. А вот с другими дело было.
О проекте «Гидра» он старался не вспоминать, хотя и забыть это было невозможно. Но он приложил столько усилий, что события службы погрузились в туман. Он помнил лица своих сослуживцев, и мог без запинки назвать даты и локации, в которых находился, но всё остальное растворилось в сознании, как паршивый кофе, оставив только мутную грязь. Время холодной войны, когда казалось, что враги окружили родину со всех сторон, было тяжелым, но не так, как сейчас, когда враги копошатся внутри страны, как трупные черви.
— Говори, — поторопил его Алекс Батлер.
— Ты американец? — спросил Вадим, прищурившись. — Холодная война, «железный занавес» — помнишь такие вещи? Хотя ты был еще мальчишкой.
— В те годы погиб мой отец, — глухо произнесла Сэб. — В восемьдесят третьем.
— Погибли многие, — подтвердил Алекс, его взгляд, обращенный к Вадиму, стал тяжелым. — Ассасины делали все, чтобы не допустить войны. О жертвах с обеих сторон конфликта умалчивали. Тамплиеры держали под контролем атомное и ядерное оружие.
— Я служил на флоте, — продолжил Вадим. — Тебе это известно.
— Проект «Гидра».
— Именно. После того, как нас отозвали, я попал в один центр… вроде госпиталя. Нас там обрабатывали. Лечили, можно сказать. Вылечили.
— Мне нужны подробности, — настойчиво произнес Алекс.
— Слушай, парень, я советский моряк, а ты хочешь, чтобы я американцу наши секреты сдал? Так запросто?
— Советского Союза больше нет, — напомнил Колин.
— Ассасинов, кажется, тоже больше нет, — жестко напомнил Вадим. — Или я ошибаюсь?
Сэб выругалась и отошла, взмахнув руками в знак капитуляции перед чужим упрямством.
Алекс долго смотрел на Вадима, будто пытаясь рассмотреть на его лице ответы на свои вопросы, потом чуть заметно улыбнулся:
— Мы не американцы. У нас десятки паспортов, в каждом из них — другое гражданство и даже имя. Я родился недалеко от Кандагара. Там находился оперативный отряд ассасинов, помогающих мирным жителям.
— А я родилась в Киото, — негромко отозвалась Сэб. На удивленный взгляд Колина, вспылила, — и что?!
— Ничего, люблю суши, — усмехнулся тот.
Вадим почесал затылок. «Чудилы не врут, — подумал он, — но это не значит, что им можно доверять. С другой стороны, что я теряю? Они не узнают ничего особенного, кроме того, что мою бошку почистили. Может, тогда отвяжутся. Зачем им психопат?»
— Хорошо. Будь по-вашему, — Вадим, воодушевленный собственными размышлениями, изобразил смирение. — Это было в санатории недалеко от Коктебеля. Названия не спрашивайте — не знаю. Но показать смогу. У меня зрительная память отменная.
Алекс кивнул и скомандовал:
— Едем.
Крым. Коктебель. Наши дни
Крымский воздух особый. Он густой от эфирных масел можжевельника и кипариса, жаркий от разогретых гор, соленый от моря. Он обволакивает, втекает в легкие, наполняет грудь. И чем южнее по полуострову передвигаться, тем насыщеннее палитра ароматов. Вадим наслаждался этим воздухом, прикрыв глаза, пока толчок в плечо не вывел его из состояния покоя.
— Закрой окно, вонь глаза выедает, — проворчала Сэб. — Там что-то сгнило?
Вадим нахмурился. Чужакам не объяснить, что гниющие арбузы, персики и дыни возле рынка — это такая же традиция, как гамбургер в их Америке.
Санаторий, куда были направлены выжившие бойцы после проекта «Гидра», находился вдалеке от моря. Забор из металлической сетки сильно покосился. Кипарисы разрослись по обе стороны дорожки из бетонных плит, тень создавали кроны акации.
— Это санаторий? — уточнил Колин.
Вадим вышел из машины. Сердце защемило. Он отлично помнил, как сидел на лавочке, от которой теперь остался только остов, как звенел фонтанчик со страшненькой девочкой-пионеркой, которой теперь вовсе нет. Он один дошел до распахнутых дверей с разбитыми стеклами. Ассасины даже не потрудились его проводить. Очевидно, что здание заброшено.
Послышались шаркающие шаги и цокот когтей по плитке. Обернувшись, Вадим увидел с десяток беспородных собак разных размеров, а среди них, не то вместо вожака, не то как наседка среди утят, шла квадратная женщина, одетая в плащ и косынку, несмотря на жару. За плечами болталась порванная кожаная сумка, превращенная в рюкзак. Собаки пару раз гавкнули в сторону Вадима, но без агрессии, скорее из страха, и плотнее обступили своего человеческого соратника.
— Чего стоишь? — спросила женщина, останавливаясь. Невозможно было определить ее возраст. Лицо могло принадлежать старухе, но кожа на руках, не знающих ухода, была молодой. — Закрыто.
— Давно? — Вадим не знал, откуда эта странная пустота где-то под ребрами. Он не хотел снова попасть сюда, боялся этого места. Когда-то он так же не хотел идти к стоматологу, будь тот неладен, пришел и уткнулся в закрытую дверь. Врач уехал в отпуск. Первую секунду Вадим радовался, а потом осознал, что пытка не отменилась, просто перенеслась. И значит, ожидание ее тоже продлится.
