быть выплаченными держателю полную стоимость, как только Имперский закон и денежная система будут восстановлены.
Гаунт положил купюры обратно в конверт.
— Я не буду ни секунды характеризовывать это, как взятку, Ландерсон. Я знаю, что мы говорим не в этих понятиях. Но я не могу принять это. И тому есть три причины. Первая: у меня нет никакой возможности отступить сейчас или связаться со своими командирами. Я не могу ничего координировать. Вторая: даже если бы я мог, нечего координировать. Прямо сейчас у моего лорда генерала, которому я имею честь служить, нет ни причин, ни человеческих ресурсов, чтобы организовать такую массовую операцию, о которой вы говорите. Не будет никакого освобождения, потому что нет никаких освободителей. Третья – и эту я хочу, чтобы вы по-настоящему поняли – мое дело здесь гораздо важнее, чем освобождение. Гораздо важнее, мне больно это говорить, чем жизни каждого гражданина, порабощенного на этом мире. И успех или неудача этого дела. — Гаунт отдал конверт Ландерсону. Ландерсон выглядел так, как будто ему дали пощечину.
— Убери их, и давай больше об этом не говорить. А теперь, я бы хотел, чтобы ты провел мою команду в город и привел к своему лидеру ячейки.
В нескольких метрах в стороне, в тени дерева, Фейгор бросил взгляд на Бростина.
— Видел это? — прошептал он.
Бростин кивнул.
— Я имею ввиду, бонды?
Бростин снова кивнул. — Я не слепой, Мюрт.
— Ты видел, от скольких он только что отказался?
— Очень много, — тихо сказал Бростин.
— Фес да! Очень много.
Бростин пожал плечами. — И что?
Фейгор посмотрел на конверт, который Ландерсон засовывал в куртку.
— Просто говорю, и все, — пробормотал он.
Туманный солнечный свет наполнил воздух. Сквозь туман они дошли вдоль границ леса ко рвам и каналам пастбищ Шэдоутонленда. День казался мрачным.
Родительская звезда Гереона была горячей и белой, но атмосфера была загрязнена пеплом и твердыми частицами, и приглушала чистый свет до тусклого янтаря.
Ландерсон сказал Гаунту, что город был в двух часах пути по дороге, но дороги не были вариантом. Он упомянул патрули, и другие опасности, о которых, Гаунт сделал мысленную заметку, надо опросить Ландерсона при удобном случае. Поэтому они придерживались каналов и заросших дамб на сельскохозяйственной местности. Их передвижение было медленным, потому что рвы были забиты сорняками. Здесь тоже притаились ужасы, в вонючей скользкой тине. Паразиты, снова в изобилии, и дико роящиеся насекомые. Два раза они были вынуждены повернуть назад и найти другой путь из-за того, что ров впереди был блокирован жужжащей массой насекомых, свешивающаяся растительность склонилась под весом сияющих, влажных тел. Для фермеров в этом регионе было распространено использовать энтомологические методы. Специально выращенные и гибридизированные рои использовались сезонно, чтобы опылять системы полей. Неуправляемые после вторжения, эти рои теперь совершенно одичали.
Были и другие ужасы. Обглоданные крысами черепа покачивались в запрудах, пожелтевшие кости торчали из трясины. Жертв войны сбрасывали сюда, или беженцы искали здесь убежища и медленно умирали от голода, пока прятались от патрулей.
Они шли три часа, в виртуальной тишине, за исключением редких указаний словами или жестами. Туман начал исчезать, когда дневная температура поднялась, но небо над головой, мелькающее сквозь свисающие сорняки и ежевику, медленно превратилось в сухой пласт желтых и охряных облаков, как рифленые пески открытой пустыни. Это было так, как будто прикосновение Хаоса заставило атмосферу свернуться, как кровь, и окаменеть.
Макколл поднял руку, и все замерли. Минутная пауза.
Он обернулся к Гаунту.
— Вы это слышали?
Гаунт покачал головой.
— Какой-то горн. Неблизко, но ясно.
— Это город, — прошептал Ландерсон. — Карникс оповещает о переходе от дневной смены к ночной. Мы близко. Около километра.
Они шли еще десять минут, по чрезвычайно темному и заросшему заболоченному рву. Затем Макколл опять подал сигнал, в этот раз добавив жест, который заставил их пригнуться.
Все присели на корточки, Белтайн потянул вниз Лефивра, который, казалось, туго соображал.
Макколл, тень в сумраке, подал сигнал Гаунту и указал на Бонина. Гаунт жестом показал согласие.
Два разведчика ускользнули от группы.
Они ждали пять минут. Шесть. Семь. Гаунту показалось, что он услышал звук двигателя проезжающего автомобиля.
Затем он услышал два легких удара по воксу.
Гаунт медленно повел группу вперед. Их сапоги застревали в засасывающем черном перегное, и было тяжело идти, не хлюпая водой. Ландерсон и его товарищи казались особенно неумелыми.
Гаунт увидел взгляд Роуна. Он покачал головой.
Макколл и Бонин ждали их в конце канала, где он выходил в заросшее болото, какой-то загон для скота или фермерский двор. Разбитые, ободранные формы четырех больших силосных башен были перед ними, увешанные ползучим плющом и яркими цветами. Позади силосных башен вдоль дороги стояли деревья.
— Здесь был патруль, — прошептал Макколл. — Но он уже ушел.
— Давай уйдем из поля зрения, — сказал Гаунт, и они поспешили перебраться через хлюпающее болотце в ближайшую башню. Там было темно и пыльно, с ядовитым запахом брожения. Запасы зерна, сваленные в кучу у стены, сгнили, и все пытались игнорировать извивающихся в массе долгоносиков. Макколл отправил Маквеннера и Бонина наружу, чтобы прикрыть подход, и Ларкина на зерновую кучу, чтобы он занял огневую позицию в открытой щели подающего желоба.
— Ты знаешь, где мы? — спросил Ландерсона Гаунт.
— Сельхозугодия Парцельсона. К западу от города. То место, где я должен покинуть вас.
— Что, простите?!
— Вы хотите, чтобы я свел вас? Тогда я должен добратся до города и сделать приготовления. Вы останетесь здесь и...
— Нет, не останемся, — решительно сказал Гаунт.
Ландерсон разочарованно бросил взгляд в сторону. — Вы хотите моей помощи или нет?
— Было бы неплохо.
— Тогда слушайте меня. Я не могу привести дюжину людей в Инейрон не имея места, где спрятать их с другой стороны. Это так не работает.
