Я думал, ты можешь мне помочь, но ошибся. Ты ничего не делаешь для того, чтобы искупить свою вину перед Львом и его сыновьями. Ты просто бахвалишься историями о былой славе.
— Если ты почерпнул из моего рассказа только это, то мне больше нечего тебе предложить. Я мог бы говорить и откровеннее, но поможет ли знание своей судьбы избежать ее или приблизить? Я не обладаю талантом провидца. Да, я баловался предвидением, но быстро понял, что эта дорога еще опаснее, чем полученные ответы.
— Не смей так легко говорить о греховном колдовстве! — Пуриил поднял кулак, и Лютер отпрянул, опасаясь удара. Легионер несколько секунд держал сжатую в кулак руку, затем опустил ее и прищурился.
— Ты говоришь о предвидении, и в твоей истории ваш командир погиб, сражаясь с Великим Зверем. Это что, предупреждение? Или наставление… Твой приемный отец преуспел даже в смерти. Неужели мне суждено погибнуть, лишив Зверя последних сил?
— Предупреждение содержится во всей истории, а не в отдельных ее частях. — Лютер вздохнул и отвернулся. — То, что происходит с тобой, не имеет значения. А Зверь всегда найдется.
Пуриил фыркнул; его шаги затихали, пока не хлопнула дверь. Лютер почувствовал мимолетное покалывание, которое, как он теперь знал, предшествовало его погружению в стазис.
ИСТОРИЯ О ЛЬВЕ
Из-за проклятия колдовской бури или действий Смотрящих-во-Тьме восприятие Лютера все больше расходилось с линейным течением времени. Его воспоминания смешивались с тем, что только должно было произойти, и с тем, что происходило сейчас. Видения временами были настолько раздроблены, что он сходил с ума, теряя самого себя среди безумного шквала образов и воспоминаний. Он видел Пуриила еще несколько раз. К нему приходили и другие, то с угрозами, то с увещеваниями. Каждый раз — Великий Верховный Магистр, сопровождаемый лишь Смотрящими, без других космодесантников. Похоже, его существование скрывали даже от остальных Темных Ангелов.
Некоторые выуживали информацию о местонахождении его последователей, и вот так, через мимолетные встречи, Лютер собирал воедино предположения о том, что тогда произошло на Калибане на самом деле. Он узнал, что с тех пор, как планета погибла, а варп-шторм поглотил его воинство, прошло уже две тысячи лет. Его людей, казалось, разбросало по всей Галактике — всех, кроме Лютера.
Две тысячи лет — долгий срок. Он не знал, сколько живут космодесантники, но ему было трудно поверить, что калибанец может прожить так долго. И все же магистры приходили и приходили, требуя рассказать о том или ином человеке, и каждый новый зачитывал все более длинный список имен. Кое-кого он знал, многих — нет, и ему пришлось напомнить тюремщикам, что к возвращению Льва в Ордене насчитывались десятки тысяч рыцарей.
Большинство дознавателей просто уходили в гневе, но немало встреч заканчивались избиениями со стороны посетителя либо психическими страданиями из-за переносов во времени. Нередко вопросы, которые ему задавали, вызывали одновременно и видения, и воспоминания. Периоды стазиса только больше отрывали его от естественного хода событий. Лютер помнил, как сражался в битвах, которые еще не состоялись, и видел лица умирающих воинов, которые еще не появились на свет. Он посещал планеты, названия которых не знал, или поднимал меч против ксеносов, подобных которым никогда не видел в реальной жизни. Ужас, пророчества и воспоминания смешались воедино.
Затем наступил момент, когда его посетил повелитель Темных Ангелов по имени Мордеран. Некоторое время он просто выжидал, освободив Лютера от темпорального паралича. Этот поступок был вызван не состраданием, а желанием лучше сосредоточить мысли Лютера на текущих событиях.
— Можно сказать, я твой ученик, — наконец сказал Мордеран во время своего четвертого визита.
Лютера умыли, рану на щеке перевязал сам Мордеран, который принес и свежую одежду. По прошествии многих дней, возможно, двадцати или тридцати, бред в голове Лютера немного утих, и, хотя он все еще страдал от приступов тошнотворных видений, теперь мог часами не терять рассудка.
— Мои предшественники и я очень тщательно вели записи, даже когда ты был в полном беспамятстве, — объяснил Мордеран, пока Лютер доедал миску безвкусной белковой каши. — Я много раз перечитывал их, пытаясь уловить хоть какую-то суть, хоть какую-нибудь нить твоих разрозненных историй.
— Я не смогу тебе помочь, — признался Лютер. — Связь моего разума с одним временем тонка и быстро рвется. Я не выбираю то, что мне приходится видеть, так же, как и не могу выбрать не видеть это вовсе.
— Боюсь, есть что-то еще, что направляет твои видения, и не к благой цели моего Ордена, — ответил Мордеран. — Иногда нам приходится рисковать и пить из чаши, даже если мы подозреваем, что она отравлена. Иначе все погибнем от жажды.
— Так вот кем ты меня считаешь? Отравленной чашей?!
— Конечно, — Мордеран почесал свой лоб, покрытый шрамами и морщинами. — Той, из которой мне, кажется, снова придется отпить. Расскажи мне о Сайфере.
— Ты имеешь в виду лорда Сайфера?
— Именно.
— Надо бы высказаться более конкретно. Я говорю это не только ради тебя, но и ради собственной безопасности. Если я слишком углублюсь в прошлое, боюсь, что снова заблужусь во времени, а это ни к чему хорошему не приведет.
— Сайфер был одним из твоих ближайших советников.
— Лорд Сайфер был церемониальной должностью на протяжении большей части истории, начиная с самых ранних дней Ордена. Но в последние дни моего командования лорд Сайфер действительно являлся важным членом моей свиты. Планов, которыми я не делился с Сайфером, практически не существовало, к тому же он был главным среди моих советников по вопросам магии. Но ты и так должен это знать, если читал записи своих предшественников.
— Когда ты видел его в последний раз?
— Во время обороны Калибана. Но знай, что даже до того, как я начал сходить с ума, воспоминания о тех событиях были ненадежны — бушевала буря. Когда варп-шторм поглотил часть моего сознания, он перемешал у меня в голове воспоминания о происшедшем. К сожалению, те дни отдыха, что ты мне предоставил, прошли без особой пользы. Я могу перечислить много чего, но без всякой последовательности, а некоторые события и вовсе происходили только в моем воображении.
— Он остался в живых, верно?
— Понятия не
