***
Рин не устрашился, только брови дрогнули. Псы молчали, вытянув шеи, торчком поставив уши. Идущая от лагеря Хангар туча замерла, будто повод натянули. Собой она была словно снятая с ножки грибная голова, червивая, комковатая. Висела низко, а под ней, как под наседкой, укрылись Хангары на локуста
Второй пел. В песне его — слышал Рин — слов будто вовсе не было.
Но чудное дело, Рину мнилось, что слыхал он эту песнь раньше. Может быть, в снах приходило? Матерь певала? По воде шло, в огне отзывалось? Голос ширился, креп, пока не встал над ними, точно купол — живой и прозрачный.
Чужая тварь протянулась к ним, коснулась белесыми ниточками незримого щита и остановилась. Пес Рина рычал, дыбил холку. Хангары не шевелились. Пригляделся Рин, уразумел: к каждому от той головы спускалась тоненькая блестящая нить, ныряла в темечко. От песни Второго нить как будто ярче сверкала.
Или они сами ее на себе вырастили?
Не ее ведут, понял тут же. А голова ими правит, как опытный кукловод. Голове виднее. Голова сильнее.
Вот что им уготовано было — точно так же встать, в один ряд с прочими носильщиками.
Рин выкрикнул команду. Повторять дважды не было нужды — бойцы все были славные. Псов спустили на землю. Изготовились биться.
Второй замолчал и вышел вперед, встал рядом с Рином. Голова обмерла, будто зачарованная.
— Или обаял ты ее? Или запер?
— На замок закрыл, — сипло ответил Выпь, потирая горло и сглатывая, будто застыл. Поморщился. — Это ее удержит. Пока мы можем опорки ее подрубить. Не дать к лагерю пройти, сверху сесть. Готовы?
Рин кивнул.
Махнул рукой.
Псы сорвались с места, огибая Хангар с флангов.
***
Не видал до того Выпь, как сражаются воины Дивия. Схлестнулись люди с Хангарами стенка на стенку, а псы точно пастухи по краю обошли, с тылу подбираясь.
Выпь прокрутил дикту, наращивая, набирая силу. Соловая его кобылка не подвела, внесла в бой сильно и плавно. Влепил дикту в грудак первого Хангара, сминая плетеный доспех. Хрустнуло хитином, да и крови не было — сухота, соломенное золото.
Визжали локуста, кусались, зло бились. Кони теснили их, молчаливые, как хозяева.
Псы скакали по крупам и плечам, толкались от спин, жестоко раня противника. Их, быстрых да увертливых, схватить и поразить в общей куче было сложно. Выпь опомниться не успел, как оказался в самом сердце схватки, в роговом ее кольце. Вихрилось вокруг черно-золотым смерчем.
Глянул коротко наверх. Шибануло памятью, как обухом — давно ли так под шлюпкой стоял?
Обрушил на голову Хангара новый удар, едва поспел сдержать дикту, сберегая оказавшегося на холке локуста пса. Кипело вокруг молчаливое побоище. Отвлекся Выпь; зацепили его ловко, стащили наземь, затерли конями и локуста.
Ухватился Второй за подсумки своей соловки, и пальцы ожгло — глянуло на него лицо медное, маска.
Вздел Выпь ту маску и вмиг переменилось все. Прострелил взором округ, поймал своего скакуна, оказался в седле и новыми глазами видел, как отходят Хангары, пятятся, как сжимается, истаивает Голова.
И как стоит на всхолмье, издалека смотрит на них он.
Тамам Шуд, понял.
Манучер, прозвучало в ответ.
Увидели друг друга.
Выпь вскинул над головой дикту, приветствуя и предупреждая. Маска не стесняла обзор, не труднила дыхание. Лежала на лице естественно, как отблеск живого огня. И, мнилось Выпь, захоти он — огнем бы обратилась.
***
Отошли Хангары; истаяла Голова, разошлась на еле видимые лоскутья. Зацепятся где-нибудь, а после сядут себе на чью-то маковку, наново прорастут.
Но ворота стояли крепко сомкнутыми; лагерь затопила тишина. Недоброе там творилось.
Выпь знал это; знала маска. Не снимая, спешился, подошел к вратам и ударил в створ раскрытой ладонью. По костяному дресву прошел гул-гуд, стоном отозвался. Не по своей воле закрылся от них лагерь, понял Выпь.
Раньше пел он песню-замок, а теперь — ключ.
Родилась в костях, огнем пробежала по жилам, хлынула горлом, как кровь. Маска же будто способствовала; пелось легче, сильнее. И слов не было, а ворота дрогнули, отворились. Не посмели ослушаться.
Безлюдно за ними было. И ровно перемешано — все не на своих местах.
Вступили осторожно, боевым порядком. Увидали — кости, из земли выпирающие, в мясных лохмотьях. Будто что наскоро объело, прежде чем сдернули. Тишина стояла, только прореживал ее колокольчик.
Выпь оглядывался, не узнавая лагерь. Сила неведомая перемешала стройные ряды палаток, будто насмехаясь, настроила из них башен; узлом закрутила помосты, воедино слепила оружие. Маска молчала, подсказок не давала. Выпь потянулся, стараясь почувствовать Юга — он всегда его чувствовал, срединной линией. Но что-то мешало, соринкой в глазу.
Досадуя, сдвинул маску на затылок. Потускнело все, зато Третьего он почти сразу же услышал — как за ребро потянули.
С глухим рычанием прыгнул пес, сминая показавшуюся из-под груды палаток тварь. Взвизгнул, брызнул кровью; глухо вскрикнул его хозяин.
— Назад! — крикнул Рин, когда подорвались на выручку другие.
Неведомое показалось целиком, ощерилось. Изогнулось, садясь на задние ноги, громоздясь над группой людей. Составляли его — стало видно под прозрачной, как мутное стекло, эластичной кожей — тела да тленные вещи. Все, что долго под землей да водой хоронилось. Вылезло вдруг, выпросталось.
Выпь диктой удержал Рина.
— Это черемица, — сказал негромко, не сводя глаз со жвал, — тварь собой опасная. Обычно на землю к живым не ходит, падалью побирается. На бранных полях заводится. Эту кто сюда зазвал, не ведаю.
— Справиться как? — Рин дал знак своим рассыпаться, окружить тварь.
Выпь примерялся к памяти. С черемицей не думал столкнуться, тем более с такой вот зрелой особью.
— Огнем закидать можно спробовать, огненным вервием опоясать, — ответил. — На части дробить нельзя, только целиком.
Черемица же, словно подслушав такие речи, качнулась, рушась на воинов. Отскочили, убереглись. Псы зашлись лаем, но без команды не кидались — на броню себе черемица выпустила щепу да ржавое железо, проступало то из кожи, ровно щетина.
— Веревками взять! — крикнул Рин. — Огонь запалить!
— Я отвлеку, — кивнул ему Выпь, — вы вяжите. К земле приколотите.
Спешился, сунулся под самый нос твари, крутанул дикту. Прянула черемица, не дотянулась, только вонью трупяной обдала. Выпь отступил, увлекая за собой. Люди Рина, спорые и дружные, перекидывали друг дружке через тушу промасленные веревки. Быстро смекнули.
Оставалось дело за малым — огонь высечь.
Черемица вдруг повернула голову. Выпь проследил ее взгляд и похолодел. Не успел позвать, запеть; тварь ринулась, как на добычу. Огонь от резкого движения сам вспыхнул.
Тварь накрыла собой Юга, огневея, как летний полдень; завалилась на сторону, сворачиваясь клубом, издыхая. Изошла пеплом.
Выпь голыми руками, не слушая Рина, сшиб ее остатки с Третьего, обмирая, схватил того за плечи…
***
Сели друг подле друга.
За стенами палатки командовал Таволга — спойманных Хангаров в оползающих личинах взяли в замок; ждали возвращения старшего. Пока же наводили порядок, приходили в себя.
Юга вдруг беспокойно огляделся.
— Потерял чего? — спросил Выпь устало.
— Да. Труп.
Второй заинтересовался, тоже оглянулся. В палатке их было чисто. Ни крови, ни, тем паче, тел неубранных.
Юга зевнул без звука, как рыба. Взъерошил себе волосы, спрятал лицо в ладонях.
Проговорил устало, отчаянно:
— Было же, было…
— Верю. Раз ты так говоришь, значит, было.
Юга быстро глянул через пальцы сухими блесткими глазами.
— Что случилось там, за стеной? Куда вы ходили?
— Хангары Коромысло нам на дорогу устроили. Хитрые. Умные. Знают много.
— Больше, чем ты?
— Больше.
Юга хмыкнул недоверчиво. Взялся помогать Выпь откреплять доспех.
