Они с Нилом обманули хорошего человека, и Лина почти физически тошнило от этого.
— Удержи его. Пожалуйста. Я знаю, ты умеешь говорить.
— Я-то умею, но вот умеет ли он слушать — большой вопрос, — закатил глаза Нил.
Лин выглядел подавленным. Крокодил смягчился.
— Да объясню я ему, не убивайся так. Вали. И будь осторожен с этими ублюдками.
Лин кивнул. Порывисто обнял Нила.
Крокодил похлопал его по спине, легко взъерошил волосы.
И отпустил.
***
Михаил проснулся от смутного, гадкого чувства тревоги. Так бывало, вскидывался в прошлой жизни — когда ходил на корабелле, и беда готовилась их приветить.
Дождь умолк.
В комнате было тихо — слишком тихо для троих. Лин, бывало, бормотал во сне, стонал, дергал ногами или руками, как игрушка пьяного кукольника. Но ловец, подарок Иванова, каждый раз аккуратно пристраивал в изголовье. Михаил приподнялся на локтях, настороженно вгляделся. Первый, кажется, крепко спал; в полутьме было плохо видно. Однако Михаил успел запомнить, как Лин лежит обычно: и с этим был рассинхрон.
Плотников спустил ноги на пол, в течение сквозняков. Скользнул рукой под подушку, пальцы обхватили шершавую рукоять револьвера.
— Тише, — сказали ему из полутьмы, — уже поздно подрываться.
— Что…
Михаил понял. Негромко зарычал.
Прыгнул к двери, но его броском перехватил Крокодил.
— Спокойно, Ледокол, — пропыхтел, не давая высвободиться, — мальчишка уже далеко. Не рекомендую соваться следом. Там, где они пройдут, ты встрянешь.
— Какого… Какого?! — взъярился Михаил, одним рывком освобождаясь из цепких объятий Крокодила.
Отшвырнул его, как медведь пса. Нил упал на зад, щелкнул зубами.
Михаил опасно надвинулся, закричал-зарычал в полный голос:
— Какого лешего?! Ты позволил ему уйти в ночь, в кипень, одному?!
— Да! Позволил! — Огрынулся Нил. — Знаешь, почему?! Потому что он единственный, кто сможет добраться до Хома Полыни и выжить там!
— Он мальчик!
— Он Первый! Упертый ты Иванов. К тому же он не один, а с попрыгунами! Для тех вар что мамкины руки, доскачут!
— Браконьеры?! — Михаил почувствовал, как волосы на затылке и холке встают на дыбки. — Да как им можно доверять?!
— Никак, — фыркнул Нил, — доверять вообще никому нельзя. Кроме тебя, похоже. Прежде чем продолжишь орать, знай: Лин так поступил, потому что за тебя боялся, медведь ты косолапый.
Оба помолчали, переводя дыхание
— Я иду за ним, — произнес Михаил устало. — Потому что его дорога — моя дорога. Одна на двоих.
Нил ощерился, блеснул глазами:
— Что же тебя так приморозило-то? Или ты Луту обещался?
Михаил ожидаемо не снизошел до ответа. Нил покрутил башкой.
— Я пас, — твердо объявил. — Гоняться за мальчишкой Первых по кипящему Луту — Иванов, за кого ты меня принимаешь?! Я, может, и придурок, но не самоубийца!
— Тогда прощай.
Иванов и впрямь развернулся спиной, без лишних слов принялся собирать вещи. Немного их было — сумка, оружие.
Хлопнула дверь.
Нил высунулся из окна, цепляясь когтями за притолоку. За зонтегом шарашило. Надо было быть настоящим безумцем, чтобы рискнуть идти теперь…
Крокодил догнал Михаила, когда тот с каменным лицом направлялся к воронке. Шел быстро, а Нилу спину оттягивал кофр.
О, ни одна виолончель не весила столько, сколько то, что имело ее обличье…
— Во-первых! — прокричал. — Никто, ни за какие лутоны, не возьмется везти тебя в кипень!
Михаил не сбавил шаг.
— Во-вторых! — продолжал надрываться Нил. — На корыте типа веллера ты в лепешку размажешься о первую же сферу.
Михаил и бровью не повел.
— В-третьих! Твоя смерть ляжет невыносимым грузом на плечи Лина и испоганит ему всю оставшуюся жизнь! А я уж позабочусь, чтобы он знал, по чьей вине ты сыграешь в ящик!
Михаил остановился. Нахмурился, потемнел лицом. Стиснул ремень сумки так, что костяшки побелели. Нил мысленно себя похвалил и поздравил.
— Что ты предлагаешь? — глухо спросил Плотников.
— Пойдем. Я знаю, где можно подхватить телегу. Если ты… готов взять чужое, — он усмехнулся, заметив, как в глазах Иванова мелькнула тень сомнения.
Принципы столкнулись с другими принципами.
— Веди, — процедил Михаил.
В угоне еще запачкаться не успел.
Нил вел бодро, уверенно. Почему-то — за город. К сбросовым водам, сообразил Михаил с изумлением. Помалкивал. Понимал, что пользы от пустых вопросов не будет, одно воздуха сотрясение.
Крокодил, будто оправдывая свое прозвище, свел Иванова к самому берегу жирненькой городской реки. Вода блестела точно гудрон; противоположный берег занимали жилища бедняков. Запахи витали соответствующие; возобладала тухлятина. Михаил сунул руку в сумку, достал плоский фонарь, но Нил зашипел камышовой кошкой, велел спрятать и не мотать ему нервы.
Наклонился, подковыривая сырой черный песок ногами.
— А, Лут, — сказал в сердцах, хлопая на щеке комара, — глухо как загнали.
— Что ищем хоть?
— Свободно через зонтеги ходят истинные корабеллы, геликтиты Первых и знаешь, что еще?! Ха! Еще, друг мой, туда-сюда ныряют лодки контрабанды! Ночные пловцы! Не увидишь даже под своим носом.
— Меньше слов, — поморщился Михаил.
Нил наконец нашел, что искал.
Пихнул в плечо Михаила, подхватил какой-то канат, поросший водорослями. Вервие было прикопано на совесть, продолжалось в воду. Нил перебрал руками, рывком потянул на себя.
Михаил без слов присоединился.
Шло туго, будто они тянули невод, набитый каменной рыбой. Вода вздулась бугром.
Выволокли на берег; вывалилась туша, собой похожая на винную бочку длиннее обыкновенного, в коросте из улиток, ракушек, водорослей и неопознанного илистого сора.
— Что это? — не сдержался Михаил, хотя и зарекался спрашивать.
— Строба цепня, — жизнерадостно отозвался Нил, и Плотников брезгливо отступил.
Крокодил расхохотался, откинув голову.
— Кальма те, кальма! Эта штука для хождения по Луту в таких вот особых условиях. Вода местная как бульон наваристая, она ей промежуточный хозяин. Сюда стробу знающие люди сажают, ростят, крепят, а потом уже снимают, как овощ с гряды. Скачет лихо! В Лут через зонтег проникает, Лутом же и питается, там и растет. Эту, видишь, уже скорректировали. Помогай, Иванов. Почистить сперва…
Достал нож, раскрыл щелчком и начал срезать шкуру.
Михаил присоединился.
В четыре руки стащили коросту, и цепень заблестел боками, показал утопленный контур двери в бочине. Ее Плотников прорезал с усилием.
Нил, бормоча что-то себе под нос, обошел их транспорт.
— Повезло, повезло, Мигелито, сразу призовую вытащили. Тут важно, чтобы она была достаточно зрелой, со сколексом, видишь? На носу и под брюхом. Органы фиксации… Как это. Модифицированные? Нам ой как пригодится, амиго.
Плотников с сомнением смотрел на неуклюжую бочку. Смутно припоминалось что-то на тему омуля и девы-лебедя. Откуда бы?
— Я не вижу ни арфы, ни крыльев. Как она вообще перемещается?
— О, поверь, Иванов, ты будешь приятно удивлен.
Нил смело нырнул в полость тела стробы. Повозился там, выбросил какую-то слизь комом, деловито втащил виолончель и только после позвал Михаила.
— Так, давай сюда.
Внутри оказалось светло, особенно на контрасте с влажным мраком ночи. Свет исходил от самых стенок их капсулы. Цветом она стала похожа на лакированное красное дерево, и это Михаила немного примирило с тем фактом, что находится он внутри преобразованного паразита.
А еще в стробе было устроено что-то вроде кресла пилота и двух пассажирских сидений. Все грубое, вытянутое из внутреннего мяса, но крепкое. Даже с застежками-ремнями.
Нил копошился над изгибом доски управления, лежащей под обзорным окном, вмонтированным в переднюю часть стробы. Михаил заглянул ему через плечо, покачал головой. Какие-то лунки-ямки, крючки, колышки с натянутыми шерстинами.
— Умеешь со всем этим?
