Джип встал метрах в десяти от «Камаза», осветив все вокруг фарами. Из него выскочило несколько человек, то ли пятеро, то ли шестеро, за слепящими галогенками я не разглядел, двое остались у джипа, остальные побежали к «Камазу». До них было метров тридцать, и я хорошо слышал, как один из рэкетиров зло крикнул остальным:
– В машине пошарьте, а потом сожгите ее к лебедям собачим! Если кого найдете – мочить на хрен!
Я вытянул руку с наганом, пристроил ствол в развилке ветки, поймал на мушку высокого светловолосого парня с монтажкой в руке, и вдруг понял, что не смогу убить человека, пусть даже и бандита. Не знаю, что тут сыграло решающую роль – то ли предупреждения «зампоружа», то ли внушенный с детства ужас перед словом «убийца», но в результате я перевел ствол на джип, решив бить по фарам.
Конечно, внутренний голос, лучший «друг» во всех опасных ситуациях, начал нашептывать: «А может лучше отлежаться тут, под кустиком? Ну, сожгут они машину, зато потом уедут, Саня с экспедитором тоже отсидятся, потом найдемся, выйдем на трассу…»
«Ну нет! В конце концов я на работе!», – резко оборвал я «себя-внутреннего», прицелился в самую левую фару и нажал на курок!
Бам! Бам! Бам! После первого же выстрела я перестал дрожать и спокойно, как в тире, расстрелял шесть джиповских фар, потратив шесть патронов. Робин гуд, сукин сын!
Что тут началось! Рэкетиры врассыпную бросились от «Камаза», кто-то пару раз пальнул совсем в другую сторону, главарь заорал:
– Все в машину! Линяем, на хер!
Я с наслаждением рассадил последнюю фару, быстро поменял пустой барабан нагана на запасной, и выстрелил еще два раза в след уезжающему джипу, тускло светящемуся габаритами, один раз попав в колесо. Внутри джипа орали так, что даже мне было слышно, и я испугался – не подранил ли я кого? Но это навсегда осталось для меня тайной. Рэкетиры сноровисто удирали по полям, и вскоре шум мотора джипа стих вдали. Я в полной темноте вылез из-за куста, нервно закурил, с удивлением заметив, что у меня трясутся руки. Так, с трясущимися руками, сжимая в зубах сигарету и держа пляшущий наган наизготовку, я подошел к «Камазу». В кабине горел свет, распахнутые дверцы напоминали почему-то поднятые вверх руки… «Победитель, ёкэлэмэнэ!», – подумал я про себя, представив, как выгляжу со стороны – испуганные глаза на испачканном лице, прихрамывающая походка, дедовский наган, дребезжащий в руке. Дедовский-дедовский, а не подвел!
Сзади раздался шорох – я резко обернулся, вскидывая револьвер – в неярком свете кабиной лампочки по кустам крался Смирнов, сжимая под мышкой портфель.
– Вылезайте, Смирнов! – крикнул я ему: – Все в порядке! Где водитель?
И не дождавшись ответа, заорал:
– Саня-я! Са-аня-я!
– Тута я… – раздался откуда-то сзади голос Пеклеванного: – Свалили, суки! Ну ты крутой, Серега! Не, в натуре, я и не думал! Выпить хочешь? У меня есть!
Я сел на подножку кабины, выплюнул изжеванную сигарету, усмехнулся:
– У меня тоже есть…
И вдруг заметил, что Смирнов, стоявший сбоку, смотрит на меня, причем если раньше в его взгляде было только презрение и безразличие, то теперь он явно заинтересовался мною. Колючий взгляд его бесцветных глазок словно говорил: «А ты оказывается парень – не промах! Не ожидал!»
Я тряхнул головой, отгоняя наваждение, полез в кабину, крикнув моим спутникам:
– Ну что, поехали!
И первое, что я увидел, устроившись на холодном сидении – бирюзовый, гневливо-глумливый треклятый глаз, таращащийся на меня сквозь лобовой стекло!
* * *
Мы плутали по лесным и проселочным дорогом часа три. Без карты, без указателей нам явно не светило выбраться на трассу, и к полуночи, как раз примерно в то время, когда мы должны были переезжать Волгу, Пеклеванный заглушил мотор на какой-то поляне:
– Все! Баста! Ночью мы никуда не уедем – не видать ни фига! Будем ночевать, а завтра по светлу тронемся дальше, найдем какую-нибудь деревню, спросим, куда ехать!
Смирнов поглядел на меня, словно ожидая, что я воспротивлюсь. Но я только махнул рукой:
– Ночевать так ночевать! Да и пожрать не мешает! Давайте, доставайте, у кого что!
Мы соорудили из моей сумки импровизированный стол у меня же на коленях, выложили запасы: Пеклеванный – сало, лук, картошку, яйца, я – тушенку, колбасу, хлеб, и Смирнов – две банки импортной ветчины, баночку красной икры, английские галеты, какое-то навороченное печенье, а в середину экспедитор втиснул плоскую фляжку с яркой этикеткой…
«Эге!», – подумал я: «А экспедитор-то при деньгах!» Мы подзакусили, Смирнов отвинтил пробочку фляжки, разлил желтоватую жидкость по крышкам от термосов:
– За удачу!
Мы выпили. Во фляжке оказалось вполне приличное виски, по крайней мере не шибавшее сивухой, и вскоре в желудке потеплело.
За едой и разговорами время прошло незаметно, и вскоре все начали позевывать.
– Ну все, братцы, спать! – скомандовал Пеклеванный, и тут возник естественный вопрос – кто ляжет в «спальник», а кто останется на сиденьях.
Само собой, Смирнов начал требовать, чтобы ему, как старшему по возрасту, уступили лежачее место. Саня был против, я в общем-то тоже, мы заспорили, наконец я не выдержал и заорал:
– Тихо! В «спальнике» будет спать водитель – ему завтра нас весь день везти, и послезавтра тоже! И кончайте базар – времени уже много! Отбой!
Смирнов, ворча что-то себе под нос, вытянул из своего портфеля солдатское синее одеяло, застелил угол кабины, угнездился там, даже не сняв шляпы, запахнул полы плащика и через минуту уже невозможно было понять – спит он или притворяется.
Пеклеванный кивнул мне на улицу, мол, пойдем, покурим!
Мы вылезли из кабины, отошли в сторонку от машины, закурили. Стояла какая-то абсолютная, хрустальная тишина – ни шума, ни гула, даже ветер не шуршал опавшими листьями. На небе прояснилось и вызвездило – огромные, яркие, не городские звезды равнодушно смотрели на нас с высоты.
– Серега! – нарушил молчание Пеклеванный: – Слушай, может мы этого экспедитора из Куртамыша поездом отправим? Ну не могу я с этой гнидой в одной машине ехать! Достал он меня, тля буду! Я его грохну когда-нибудь!
Я рассмеялся, успокоенный виски и ночным пейзажем вокруг:
– Да ладно, Саня! Не обращай внимание. Он, может, и не совсем дерьмо – еду вон выложил на общий стол, вискаря поставил – не жмот же! Ладно тебе – «грохну»! Все утрясется!
Пеклеванный посмотрел на меня, плюнул и пошел назад, в машину. Я в неярком свете приборной доски видел сквозь лобовое стекло, как он ворочается, забираясь в «спальник», задергивает шторку, ерзает, недовольный разговором со мной… Честно говоря, меня вообще мало интересовали отношения между Пеклеванным и Смирновым – я был поражен тем, с каким успехом отразил нападение рэкетиров!
