себе в карман и страшно удивился оттого, что тот даже не думал таять.
Испугавшись за Эрику, мальчик на руках вынес почти бездыханное тельце на солнечный свет, минуя бесчисленное множество гротов и пещер. И откуда столько мужества? Ведь любой другой на его месте давным-давно бы растерялся. Может быть, им что-то двигало? Подстегало, подгоняло?
Оказавшись под небом, а не потолком, с которого постоянно что-то капает в пугающей тишине, мальчик снял с себя плащ, постелил на траву, положил на плащ Эрику и хорошенько укутал, потрогав ладонью её лоб.
В одном из карманов штанов сын кузнеца обнаружил завалявшуюся перечную мяту. Мальчик измельчил мяту и приготовил из неё подобие супа, дав Эрике его выпить.
Он дежурил у изголовья днями и ночами, и каждые пять минут подходил проверить, как самочувствие. От такой заботы дочь мельника пошла на поправку и вскоре полностью выздоровела.
Шли дни, шли и путники. Высокая зелёная трава сменилась пустынником – взору предстала знойная, бескрайняя пустыня, имя которой – Эннум-Веггер. Тут всюду сновали арахниды и игуаны – а значит, путешественники дошли почти до самого юга; до границы королевства Долтия, чья столица – древнее городище Йозд, и где живут элле, турсы, туссеры и ютулы.
Искатели приключений сделали привал, и всё шло, как по маслу, как вдруг Эрика вскрикнула и начала корчиться в судорогах – её ужалил скорпион. Но Вернер не дремал и, убив скорпиона, обработал ранку, как смог, и перевязал девочке ногу.
Хромая и облокотившись на Вернера, дочь мельника дошла со своим другом до места, о котором говорил друид, найдя там ещё какие-то камни, булыжники и руду.
– Надеюсь, хоть какой-то из них – магистерий. – Устало вымолвил сын кузнеца: они возвращаются назад; обратно к реке, где оставили Ханимуша, чтобы уже с ним вместе дойти до жилища Алайсиага.
Обратный путь оказался менее тяжёл; а может, дети просто привыкли и окрепли. Запасшись недюжинным терпением, они снова прошли через пустыню и пещеры, переплыли водную преграду и прыгали от радости, завидев длинные уши своего ненаглядного осла.
Закалённые долгим переходом смельчаки без особых происшествий добрались до своего наставника. Тот, сначала метнув суровый взгляд из-под седых бровей, расхохотался, привечая гостей. Друид их напоил, накормил, и спать уложил. А те, усталые с дороги, замертво провалились в сон…
– Ну, посмотрим, что тут у вас. – Начал вытряхивать наземь содержимое мешка Алайсиаг. – Та-а-ак, это вечнолёд. – Кивнул старик на льдинку из пещер. – Угу, идём дальше. Поганец, щёлчерод, элизий, магнезий, чугуний, бетоний, драконит, метеорит, мифрил, тантрил, даже окаменелая красная ртуть! Но, – Покачал головой друид. – Я не вижу среди них философского камня! Где магистерий? Его здесь нет.
Троицу точно окатили с головы до ног бочкой ледяной воды.
– Как – нет? – Изумлённо промямлил Вернер. – Не может такого быть! Мы столько ходили. Ноги намочили.
– Всё излазали. – Подтвердил ослик.
– Всюду искали, дико устали. – Добавила Эрика.
– Что я слышу? – Сказал друид, не подав вида, что рад исцелению девочки. – Это самое главное. Ладно уж; не нашли – так не нашли…
Немного погодя старец отвёл мальчика в сторону.
– Нет никакого магистерия. Не выдумали ещё его люди, хотя я и враг мой Магнус значительно продвинулись в этом направлении.
– Зачем тогда… Я думал, философский камень вам нужен, чтобы приготовить волшебный отвар, с помощью которого заговорит Эрика.
– Я не говорил, что приготовлю что-либо из магистерия. Я говорил, что он поможет разговорить нашу девочку, и это случилось. Я просто отправил тебя развеяться, и её с тобой, дабы отвлеклась от тягостных дум. Эрика заговорила? Значит, всё в порядке.
– Но мы рисковали жизнью! Эрика чуть не погибла! – Вскричал Вернер.
– Тише… – Лекарь дал понять, что их разговор может услышать дочь мельника. – Не погибла же. И спас её ты. Ни травы, ни магия, а ты. Ты поверил в себя, а она, глядя на тебя – в себя. Энергия имеет свойство передаваться от одного человека к другому; и имя этой энергии – вера.
Шло время, а многие так и не простили Вернеру его нерешительность во время уже давно минувшего военного похода; юноша стал изгоем, ведь находились люди, которые показывали на него пальцем.
«Пришёл с войны, а ни царапины», возмущались они.
Многие отвернулись от сына кузнеца, перестав с ним общаться; даже Эмиль обходил за много миль – хотя сам Эмиль вообще не принимал участия в сражении, отлёживаясь на печи. Когда Вернер указал на это обстоятельство, Эмиль отвечал, дескать, это он, Вернер, груда мускулов (как-никак, сын кузнеца, надавал бы всем с легонца), а он, Эмиль, натура изнеженная, хрупкая; не каждому дано писать поэму за поэмой, оду о любви.
Вернер брался за любую работу; шёл на всё, что ни предложат. И жнецом, и пахарем, и рыболовом; помощником у стряпчего Петера и работником у зодчего Конрада. Но взрослеющий мальчик нигде долго не задерживался; почти отовсюду его гнали, прознавав о его якобы предательстве по отношению к родине, хотя многие из тех, кто его критиковал, не держали в руках ничего тяжелее ложки. Подавив обиду от незаслуженной несправедливости, гонимый всеми юноша не сдавался: он подрабатывал у бочара Готтлиба, арифмета Эрнста, краеведа Херберта, ведуньи Аугусты, врачевателя Рупрехта, мытаря Отто, садовника Клауса, фермера Карла, часовщика Уве и звездочёта Артура, ведь собственную кузницу ему открыть не позволили. Не ребёнок, но и не муж, занимаясь не своим делом, но тоже тяжким трудом к концу рабочего дня попросту валился с ног…
Доставалось и тем, кто жалел юношу и всячески благоволил к нему – Хорста больше не ждали в отстроенной харчевне с распростёртыми объятиями, и лошадей его прогоняли со своих пастбищ; аскет Алайсиаг забился в своей пещере и не казал оттуда носа. Ханимуша дети при встрече били прутом, а у ремесленника Эдмунда перестали покупать его кувшины, порой залезая в его дом и разбивая их – а ведь гончар с таким трудом делал свои творения, с такой любовью. Таковы были люди в жестокости своей; они не были такими изначально, но Магнусу удалось сделать их всех злыми и безжалостными.
У Эрики нашлись родители, и трудно сказать, счастлива ли она ныне была: отца и мать точно подменили – мельник и его жена Хайди запретили своей дочери общаться с Вернером, словно именно он в каждой бочке затычка и корень всех бед. Сама Эрика всегда была рада каждой встрече со своим другом детства, но невидимая тонкая грань неумолимо росла и расширялась, потому что Вернер, не желая навлекать на девочку беду своим присутствием, всё
