Вымотался он сегодня. Сначала гадючник в доме Аргайфо, потом полицейские протоколы, а после этого в сумасшедшей спешке дорога до Управления Градоохраны в тот дикий предвечерний час, когда такси нарасхват, трамваи переполнены, подъемники перегружены, везде толпы народу, и лучше бы отложить до завтра, но деньги-то нужны сегодня. Усталость притупила его обычную восприимчивость: как ни крути, а ему следовало сразу догадаться, кого он перед собой видит.
– Почтенная, что вы здесь делаете? – поинтересовался Темре.
Вежливо, поскольку у нее пистолет, но в то же время твердо. Встрепанные побитые родственники поддержали его агрессивным бурчанием.
– Избавляюсь от ненужного хлама, – презрительно бросила Акробатка.
– С вашей точки зрения это хлам, а для людей – их имущество, личная собственность. – Недаром же он был сыном адвоката. – Вы сейчас находитесь в частном доме, поэтому закон не на вашей стороне.
– Я теперь тут живу, так что собираюсь устроиться по своему вкусу, – усмехнулась венгоска, глядя на него как на копошащееся под ногами насекомое – то ли наступить, то ли перешагнуть.
– У вас есть для этого какие-то законные основания? – уточнил Темре все тем же обходительным, но непримиримым тоном, про себя подумав: «Сами напросились, морды несчастные, кто из вас ее сюда притащил? И после этого вы еще будете попрекать меня связью с Сой? Надо выяснить, кто подцепил эту стерву, и дальше пусть дурень сам улаживает…»
– Разве право сильного – недостаточное основание? – саркастически хмыкнула Акробатка.
– Боюсь, что нет. Закон такой категории не признает.
– Правильно делаешь, что боишься, потому что мне нет дела до ваших категорий. Вот мой закон.
Швырнув куклу-богачку в окно – бросок вышел что надо, – она показала Темре сжатый кулак. Это выглядело бы нелепо, если бы не бездонный зрачок пистолета в другой руке, не учиненный в комнате погром и не такая многозначительная деталь, как выбитые зубы на полу.
Недавние обладатели зубов угрюмо слушали препирательства, и до сих пор никто не влез, что само по себе было из ряда вон выходящим обстоятельством.
– Ни один суд вас не поймет, так что лучше бы нам договориться по-хорошему. Как я понимаю, вас сюда пригласил кто-то из моих уважаемых родственников?
– Да какого краба ошпаренного ты все рассусоливаешь, как венгоский придурок! – взорвался, не выдержав, один из родичей. Его голос звучал гнусаво, но не шепеляво – нос разбит, зубы уцелели, – а сам он прятался за чужими спинами, так что чокнутая Акробатка не смогла бы в него попасть, вот и осмелел. – Комнату ей сдали внаем, если сам не допер! Какой там суд, краб ошпаренный…
Спасибо, ввел в курс дела. Положеньице и впрямь сложное: обе стороны не заинтересованы в том, чтобы вмешивать сюда полицию. Бывает, что гронсийские общины втихую пускают к себе жильцов, не платя налога и не сообщая обязательные сведения о постояльцах в органы государственного надзора. Им с этого прибыток, квартирантам – экономия, поскольку легальный съем жилья обойдется дороже, и в придачу это на руку тем, кто по какой-либо причине не заинтересован мозолить глаза властям.
– Сударыня, если вы сняли комнату и вам не нравится, как она обставлена, это можно решить мирным путем. Вещи, которые вас раздражают, унесут, незачем бросать их в окно. Сейчас мы все организуем, и у вас будет такой интерьер, как вы пожелаете. Дядя Бронже, можно с вами переговорить?
Он кивнул главе семейной ветви, который с заплывшим глазом и рассеченной, как будто размазанной, бровью утратил обычное благообразие и смахивал на битого портового забулдыгу.
Разумеется, Темре не собирался ничего «организовывать». Деваху надо сдать в приют для буйных помешанных, ей там самое место. Позвонить в душеболезную опеку, объяснить ситуацию… А чтобы попечители болезных не донесли насчет незаконной аренды жилья, придется им заплатить.
Обычные дела. И наверняка эти расходы родственники постараются свалить на Темре. Не то чтобы его это радовало, но ему хотелось поскорее покончить с текущим безобразием, а взятка – неминуемое зло, не в первый раз.
Бронже Гартонгафи, бывалый рыночный торгаш, сразу уловил, куда клонит советчик, и захромал к нему с деловитым видом, широко и любезно улыбаясь квартирантке – мол, вот и нашелся обоюдно замечательный выход из положения! Та смотрела с брезгливым прищуром, в раздумье, как будто это слегка сбило ее с толку. Но беда в том, что не все тут были такими догадливыми, как старый Бронже.
Йуджуле, остолоп, скандалист и забияка, в придачу втемяшивший себе в голову, что он с Темре по всем статьям соперничает – это при том, что в кулачном бою и в борьбе гонду Темре неизменно одерживал верх, не говоря уж о прочих жизненных успехах, – возмутился такой уступчивостью и заодно решил дать щелчка выскочке-очужевцу. О пистолете в руке у грудастой белокурой стервы он не забыл, но он и не собирался ее дразнить. С ней еще разберемся, не вечно же она будет держать палец на спусковом крючке. Сейчас важнее отбрить Темре, который слишком много о себе возомнил.
– Все видели, как он хвост поджал? – Йуджуле слегка шепелявил, два зуба ему пришлось выплюнуть. – О чем дядюшке Бронже с тобой толковать? Да с тобой никто из тех, кто себя уважает, точить лясы не станет! Все знают, как ты перед венгосами низкопоклонничаешь и перед этой готов на брюхе ползать… Тьфу!
Он снова сплюнул – на этот раз не зуб, а сгусток розоватой слюны.
– Йуджуле, умолкни, – с досадой процедил Темре, словно бы невзначай сделав жест, означающий «скорбный разумом».
Он имел в виду Акробатку и хотел намекнуть – не мельтеши, пока с сумасшедшей не разобрались, а с тобой, раз неймется, потом отношения выясним, если до сих пор не надоело, – но парень истолковал это как смертельное оскорбление на свой счет.
– Чего это ты мне показал?.. Так у меня, по-твоему, башка не варит?! Думаешь, ты меня отбрил? Ты ж у нас самый крутой и самый образованный, свиное вымя, и на родню тебе накласть, раз ты с венгосами породнился! А я тебе скажу, что сам ты псих и Соймела твоя сучка психованная! – Йуджуле с вызовом ухмыльнулся. – Шлюха твоя бывшая жена, а ты до сих пор к ней бегаешь и стоишь в очереди, чтоб ее поиметь!
– Вот это ты зря сказал, – произнес Темре обманчиво ровным тоном. – Мои отношения с Соймелой никого тут не касаются.
Акробатка смотрела на них с брезгливым высокомерным любопытством, как будто наблюдала за возней животных на скотном дворе.
Дядя Бронже нахмурился и осуждающе крякнул: он-то понимал, что Йуджуле сглупил. Какова бы Сой ни была, говорить о ней так в присутствии Темре не стоило. Пусть она больше ему не жена, какие-то непонятные для родни отношения между ними сохранились, и она до сих пор его женщина, поэтому молчок о ней, разве что Темре сам на нее пожалуется – вот тогда можно будет обругать ее из солидарности, в порядке сочувствия. Или же как угодно ее костери, пока Темре нет рядом, тоже не заказано. Но в глаза мужчине такое высказать – это не по обычаю, это значит нарваться. Йуджуле бестолочь и впрямь скорбный разумом.
